Моя купель

В Кулунде все решает влага в почве. Есть запасы влаги — будет урожай. В степновских колхозах, как я помню по довоенным годам, люди работали в поле и зимой: строили щиты для снегозадержания, строили из хвороста, из камыша, из соломы — до двухсот штук на гектар — и переносили их после каждого снегопада, после каждой метели, стараясь задержать каждую снежинку на пашне. Теперь, разумеется, борются за влагу более современными способами, — появилось столько новой техники! — и главное, у людей есть опыт, традиция бороться за влагу круглый год. А березки, посаженные моими сверстниками, вероятно, теперь стали березовыми рощами...

До конца прошлого века земли Кулундинской степи были «кабинетскими», принадлежащими царю. В 1892 году явочным порядком сюда стали прибывать переселенцы. Царский кабинет вынужден был передать здешние земли под переселение. В том же году образовалась Степная волость.

Кулундинская степь — 90 тысяч квадратных километров — постепенно стала одним из крупных земледельческих районов Сибири.

Возможности увеличения производства зерна и продукции животноводства значительно возросли после того, как на полях Кулунды образовались крупные механизированные хозяйства — колхозы и совхозы. В 1939 году только в Степном районе зерновой клин возрос до ста тысяч гектаров. Средний урожай пшеницы составлял более ста пудов с гектара, а отдельные колхозы, как, например, имени Ленина, выращивали до 220 пудов.

Меня избрали секретарем райкома комсомола, когда по Кулунде ударила сильная засуха и вся молодежь района поднялась на строительство заслонов против суховеев. На гривах, на равнинах, местами сплошным фронтом, воздвигались тогда еще низенькие стенки из березок и сосенок в несколько рядов, углами, так, чтобы защитить пашню от южного и западного ветров. Лишая себя выходных и отдыха, люди трудились на посадках лесозащитных полос, убежденно веря, что они закладывают основы устойчивых урожаев на много лет вперед. Как трогательно было смотреть на двенадцатилетнего школьника, который украшал землю березками не столько для себя, сколько для своего будущего потомства...

Поезд замедлил ход. Вглядываюсь в знакомый с довоенной поры рабочий поселок станции. Он заметно посветлел. Не видно дыма и копоти паровозных топок: вместо паровозов теперь курсируют дизель-электровозы. Вот и вокзал. На перроне толпятся пассажиры с чемоданами и корзинками. Подталкивая друг друга, они спешат к хвостовым вагонам на посадку. Не спешит, как я заметил, лишь один дежурный по перрону. Возле него стоит высокий мужчина без кепки, голова будто посыпана пеплом. Я сразу узнал его. Это бывший командир взвода разведки, теперь первый секретарь райкома партии, Николай Колчанов. Дважды встречался с ним после войны в Москве. Не по годам, удивительно быстро седеет бывший разведчик. Сию же минуту к нему подбегают два шустрых паренька в полосатых майках, показывают руками то на головные, то на хвостовые вагоны. Ясно, кого-то ждут, но не знают, в каком вагоне. Я не спешу выходить. Пусть схлынет толпа — тогда выйду. Дочь и сын с чемоданами уже на площадке тамбура.

— Кого ищете? — спрашивает проводник вскочившего в вагон паренька в полосатой майке.

— Да вот телеграмма из Татарки... Из Москвы едет, а номер вагона не указал...

Никакой телеграммы я не давал, однако насторожился: в Татарке я перекинулся несколькими фразами со знакомым журналистом из Омска. Неужели он ухитрился дать такую телеграмму сюда, в райком партии?

— А кто он такой? — продолжает допрашивать паренька проводник, заслонив ему проход против моего купе.

— Да бывший нашенский секретарь райкома комсомола... Из Москвы едет.

— Из этого вагона здесь сходят трое москвичей.

— Где они?

— Двое младших на выходе, третий вон в купе чай допивает.

Паренек заглянул в купе, потоптался перед дверью и крикнул в открытое окно:

— Николай Федорович!.. Сюда, вот он, тут!..

Выхожу из вагона, и закачалась под ногами земля: вспомнился митинг на этом перроне в час отправки на фронт, когда каждый из нас словами и взглядами заверял родных и близких: «Не волнуйтесь, скоро вернемся с победой». Верили в победу, но не знали, что добывать ее придется так долго и такой дорогой ценой...

Дочь и сын, уже без чемоданов, ждут меня возле поблескивающей на солнце свежевымытой «Волги». Сажусь рядом с Николаем Федоровичем. Он выводит машину на самую широкую и самую длинную улицу районного центра — около четырех километров. Степные села Кулунды искони славятся размашистостью и широтой. Земли для усадеб здесь всегда хватало с избытком, селились — не теснились. В былую пору выпасы для скота и пашни начинались от скотных дворов и огородных канав. Плетни, ограды и деревянные заборы здесь были редким исключением. Все жили как на открытой ладони, на виду у мира, достаток не таили и бедность не прятали.