Моя. Я так решил

Михалыч, кстати, тоже явно не ожидал, даже паузу многозначительную подпустил в телефонный разговор, когда я ему звонил соглашаться.

А я чего-то до такой степени расстроился из-за слов Эвы, из-за ее голоса напряженно-убитого, из-за того, что не увидимся мы вечером…

Что понял, если вернусь сейчас домой, то на стену однозначно полезу.

В то же время, тупо сидеть под ее окнами в машине — совсем уже за гранью.

И потому… В тот момент предложение Михалыча показалось вполне занимательным… Заиграло, так сказать, новыми красками.

Сейчас так уже не кажется.

Во-первых, нихрена в этой тусне эксклюзивного нет. Можно было не ехать, а тупо глянуть потом фотки и по ним набросать статейку. Писать ни о чем со значимыми выражениями и умными словами — этот навык не пропивается. Этому еще в универе учат. И школа жизни опять же.

Я, кстати, всегда поражался, когда собратья по перу, так сказать, рассказывали, с тщательно нескрываемым дрожанием подбородка, о том, как сложно заработать профессией в наше время, и что за статьи платят копейки, и никуда не просунешься, и так далее…

У меня вообще никогда проблем не было.

Понятное дело, если хочешь писать то, что тебе нравится, то это требует определённой стрессоустойчивости. Сразу тебя не полюбят. Никто. Ни редакторы, ни издательства, ни руководство. И уж тем более, читатели. Надо время, навык и умение увлечь.

Но в то же время, никто тебе не запрещает во время поиска своего стиля и себя, любимого, на поприще журналистики тупо не под своим именем пописывать статейки во всякие «Вести огородника» или «Советы падшим женщинам». На это всегда есть спрос, да и на художественность текста там никто не смотрит, главное — контент… А бабки небольшие капают. На них можно купить хлеб и пивас. И даже на сигареты останется. На жизнь, короче, хватает вполне.

Так что нехер, по моему мнению, корчить из себя непризнанного гения и рыдать, что тебя не читают.

Пиши лучше, бля! И не выделывайся, словно ты — новое слово в журналистике. Не в кино живем же.

Так что, я мог бы забабахать статейку про этот приемчик, не отрывая жопы от дивана.

Но за каким-то хером поехал.

И за каким-то хером тут стою и терплю липкие лапы на своей шее от чужой, неприятной бабы.

И думаю о том, что сейчас Эва делает? Спит, наверно. Уложила свою ненормальную сестру и вырубилась…

Завтра ей набрать надо и все-таки вытащить из дома… узнаю, чего конкретно с ее сестрой, а потом решу этот вопрос. Чтоб больше такой хрени не было.

— Или, может, в Куршавель?

Бля, откуда она выкопалась? Какой, ко всем херам, Куршавель???

Дергаю плечом, потому что безымянная баба подобралась совсем близко, и теперь трется о мою футболку искусственными сиськами. Тоже не сильно приятно, так, глядишь, синяков добавит к уже существующим… Не, надо это все прекращать.

Всех посмотрел, как говорится, впечатлился… Пора сваливать.

Завтра Михалычу по горячим следам скину материал, а он мне бабок даст… Одно это утешает.

Разворачиваюсь ко входу и замираю, оторопело вылупив глаза.

В голове — пустота, мертвые с косами вдоль дорог стоят… И тишина.

Оглушающая, мать ее.

Не слышу ни музыки, ни томного шепота уже прямо в ухо безымянной бабы… Ничего.

Да и вижу, собственно, тоже узковато.

Есть такое понятие — прицельность взгляда.

Мой вариант.

В прицеле моем — высокая блондинка, в черной футболке с каким-то кровавым принтом и кожаной юбке. Очень приличной, сука, длины, до колен… И в целом, такой, на редкость пристойный вид.

Вот только выглядит она во всем этом так, что… Что вызывает самые непристойные эмоции.

И самые первые — ярость и изумление. И вопрос, который, похоже, стал моим постоянным спутником в отношении нее: «Какого, блять, хера?»

У кого-то, кажется, сестренка с нервным срывом и птср дома валяется? Да? Мне по телефону, по крайней мере, именно так было заявлено.

И эта кто-то должна была сидеть возле ее постельки и следить, чтоб девочка в окно не сиганула.

И опять тот же вопрос: «Какого, блять, хера ты тут делаешь?»

А еще очень интересно, почему тебя поддерживает под локоточек тот самый мудак, которому ты вчера вечером очень симпатично врезала по голени.

С душой прямо.

Так быстро прошла обида? У тебя?

А у него — хромота?

Надо же, прямо как голубки, стоят, обнимаются… Позируют на камеры…

Как все интересно-то…

— Слушай… — хриплый голос безымянной бабы вырывает меня из плена извечного вопроса к Эвите, на поверхность из омута вытаскивает, — ты такой сексуальный… Пойдем… Куда-нибудь… Соскучилась по твоему члену…

Я с недоумением кошусь на пиявку, о которой вообще успел позабыть, потом опять перевожу взгляд на Эву…

И вижу, что она смотрит прямо на меня.

На меня. На бокал в моей руке.

На женщину, успевшую засунуть язык мне в ухо.

И даже на расстоянии видно, как ее взгляд тоже становится… Прицельным.

Глава 23

— Да пошел ты! — женщина, имени которой мне так и не удается вспомнить, злится. Оскорбляется. Посылает меня, обзывает импотентом и сваливает.

Мне пофиг.