—
—
—
—
—
Господи, а ест он что?
—
Я нашла в столовой остатки обеда и зачерпнула из котелка кашу. Куда ее выложить? На подоконнике стояли несколько пустых банок из-под тушенки. Отлично.
—
— Что вы делаете? — я повернулась, услышав голос Штейнбреннера.
— Эту кашу бы все равно выбросили, — вот урод, тебе жалко что ли?
— Дело не в этом, — холодно ответил он, — мы пытаемся приучить их в порядку. А это значит — еду можно получить только после выполнения работы. Вы же сводите на нет все наши усилия, показывая что они могут есть свой хлеб даром.
— Простите, но этому мальчишке всего пять лет, — постепенно заводилась я. — Куда я должна была отправить его работать?
— Да хотя бы чистить солдатам сапоги, — Штейнбреннер одарил меня недовольным взглядом, и прежде чем выйти, добавил. — Задержитесь сегодня, я хочу очень серьезно с вами поговорить.
Да что за хрень? Мне будут читать нотации за то, что я скормила ребенку остатки каши?
— Не обращай внимания, — примирительно сказал Конрад, — он сегодня не в духе.
— Я заметила, — проворчала я. — Кто же его так разозлил?
Конрад осторожно оглянулся и тихо сказал.
— Два часа назад русские неожиданно пошли в атаку. Мы не ожидали что они стянут столько людей.
У меня упало сердце. Ну я же знала что эта бойня начнется. И что она бы случилась скорее всего и без моего вмешательства. Но не могла отделаться от гадкого ощущения, что предала Фридхельма. Все эти дни я старалась не накручивать себя, но это было из разряда «миссия невыполнима». Блядь! А какой у меня еще был выход? Таких выродков как Гитлер, Штейнбреннер, Химмельштос нужно остановить любой ценой.
— Эрин, я не хотел говорить об этом сейчас, — Штейнбреннер окинул меня сканирующим взглядом, — но ваши действия вынуждают меня задуматься о вашем моральном настрое. Я замечал подобное и раньше, но был уверен что вы допускали подобное в силу молодости. Однако вы уже третий год на фронте и продолжаете проявлять недопустимое сочувствие к врагу.
— Не думаю, что тарелка каши для голодного ребенка тянет на военное преступление.
— Дело не в этом, а в причинах почему вы это делаете. До меня дошли слухи, что вы связаны с неприятной историей.
Слухами земля полнится. Не, не слышал?
— Насколько я знаю вы даже были арестованы из-за подозрений в предательском сговоре, — невозмутимым, холодным тоном продолжал Штейнбреннер. «Да что ты пялишься на меня как змеюка на кролика?» — мысленно чертыхнулась я. По спине поползли ледяные мурашки при воспоминании о моих недавних «приключениях».
— Это было недоразумение, — как можно естественнее улыбнулась я. — Видите ли, журналистка, которая приехала запечатлеть нашу победу — старая знакомая моего мужа. И как оказалось безответно в него влюблена. Она попыталась подставить и очернить меня перед генералом, и, уверяю вас, он тщательно проверил все факты перед тем как меня полностью оправдали.
— Да, я тоже слышал именно эту версию, — медленно кивнул он. — Ну тогда вам следует быть вдвойне осторожной впредь. Или горький опыт вас так ни в чем и не убедил?
Я постаралась изобразить покаянную мордаху. Штейнбреннер вздохнул и покачал головой.
— Вы до сих пор воспринимаете их как людей, которые равны нам. Но русские — это дикари, волки. Кому придет в голову справиться с диким волком лаской? Нет, чтобы справиться с волком, он должен тебя бояться. Надеюсь вы меня услышали и сделаете правильные выводы.
— Конечно, герр штурмбаннфюрер, — пробормотала я. Чувствую себя порой хуже самой распоследней шлюхи, ибо шлюха может послать клиента по известному адресу, а я нацистскую власть послать не могла никуда.
— Иначе, боюсь в следующий раз мы с вами будем уже разговаривать по-другому.