Моя чужая новая жизнь

Глава 67 Покою нет места, зорко ли сердце? Зорка ли память, герой ли я в пьесе?

Вильгельм

Прошло два года с того памятного вечера, когда мы простились с друзьями в Берлине, а войне не видно конца. Сначала это было только ощущение, но теперь я это ясно понимаю. Это миф, что вермахт непобедим. Сейчас даже смешно вспоминать, какими мы были тогда наивными, давая обещание встретиться на Рождество. Я по-прежнему не знаю ничего о Викторе и уже больше года не видел Грету. Пару раз приезжал в госпиталь, но с Чарли удавалось увидеться только мельком. Ещё бы, у них столько раненых.

Лишь Фридхельм по-прежнему со мной. Отец мог им гордиться — он наконец-то повзрослел, и наши стычки по поводу его бунтарства давно в прошлом. Но не могу сказать, что меня это радует. В нём что-то словно надломилось. Я бы многое отдал, чтобы увидеть его прежнюю улыбку. После поражения у Сталинграда в его глазах что-то изменилось. Если раньше я видел его боль, нежелание принять жестокости войны, осуждение, то сейчас всё чаще вижу отстранённо-равнодушное выражение. Словно он сдался, хотя до конца ещё далеко.

Впрочем, я тоже чувствую себя так, словно лично потерпел поражение. Мы потеряли почти всех. Погибли Каспер, Вальтер, Катарина. Кох скорее всего тоже не вернётся на фронт. Конечно, на их место пришли новые солдаты, но я не мог отделаться от мысли, что эти мальчишки тоже обречены на гибель, а я снова не смогу их защитить. Всё чаще в голову приходят крамольные мысли, что нас отправляют на бессмысленную смерть. Ведь тогда в январе было уже ясно, что фельдмаршал попал в окружение. Как можно было стянуть все доступные войска на заведомо провальное сражение? Перед глазами до сих пор стоят жуткие картины. Замёрзшие трупы, лежащие у дороги… Поначалу мы ещё пытались их хоронить, но потом, когда сами едва передвигались, ослабленные голодом и морозом, мы просто плелись мимо, отводя глаза. Я понимаю, что от нас ждут победы любой ценой, но не могу больше отмахиваться от мыслей, что русские имеют право защищать свою землю. Мы нарушали все договоры и конвенции, и пусть я никому в этом никогда не признаюсь, в глубине души всё во мне кипит от возмущения. Файгль сколько угодно может убеждать меня, что это другая война, но чем мы лучше этих дикарей, если позволяем себе бомбить мирные города и расстреливать пленных, сжигать и расстреливать гражданских? Это не значит, что я предательски сбегу с поля боя или сдамся, нет, но кажется, я близок к тому, чтобы разочароваться в тех великих целях, которые нам внушали. Для меня сейчас главное — с наименьшими потерями провести своих людей, но и это вряд ли удастся. Приближается решающая битва, которая решит исход войны, и я уже не знаю, как мне убедить моих парней в том, что мы победим. Пользуясь небольшим затишьем, я всё-таки решил снова навестить Чарли.

— Что с тобой? — встревоженно спросила она, увидев меня в холле. — Ты заболел?

— Нет, — улыбнулся я. — Хотел узнать, как ты.

— У нас были тяжёлые времена, — вздохнула она. — Но думаю, ты и так это знаешь.

— Ты давно была в отпуске?

Вид у неё порядком уставший, что неудивительно с такой нагрузкой. Меня снова кольнула совесть. Она терпит эти лишения из-за меня, а я по-прежнему не решился заговорить о своих чувствах.

— Сейчас не самое удачное время. У нас нехватка медсестёр. Как там Фридхельм?

— Здоров, не ранен, — отчитался я. — В наше время это уже большая удача.

— Эрин ещё не вернулась?

Я покачал головой. Чарли взяла меня под руку, задумчиво сказав:

— Я давно хотела поговорить с тобой. Вильгельм, ты же их командир, сделай что-нибудь. У неё было столько ранений, ещё и эта болезнь. Похлопочи, чтобы её перевели в тыл или хотя бы к нам в госпиталь.

— Ты думаешь, я не пробовал?

Я почувствовал раздражение. Впрочем, как и всегда, когда речь заходила о «сестрёнке», отличающейся редким упрямством.

— Это не так-то просто.

— Она так любит Фридхельма, — мягко улыбнулась Чарли. — Что готова пойти на любое безрассудство.

— Ну, положим, я знаю ещё одну безрассудную фройляйн, — осторожно заметил я. — Ты ведь могла служить в госпитале и в Берлине.

— Я… — смутилась Чарли. — В Берлине и так достаточно медсестёр.

Моё сердце забилось быстрее. Может быть, Эрин и права, когда говорит, что жизнь и смерть идут рука об руку и не стоит откладывать на потом важные разговоры.

— Чарли…

Мимо прошли двое солдат, и она отвлеклась, ответив на приветствие. Я почувствовал лёгкий укол ревности. Впрочем, наверняка зря. Здесь столько тяжелораненых, что вряд ли кому-то придёт в голову кадрить хорошенькую медсестру. Чарли тихонько указала на парня с перебинтованной головой.

— Видишь его? Он служит в СС.

— А что тебя удивляет? Они тоже получают ранения.