Мой злой Фей

Она сама к нему полезла? Вот шалава!!!

— Дальше, — еще один приказ, и Виктория будто сжимается, становится меньше, прозрачнее.

— Вы вежливо отказались от моего общества…

— И?

— И я ушла, — еле слышно заканчивает свой позорный рассказ

— И больше ничего? — уточняет он, сцепив руки в замок и строго глядя на нее.

— Ничего, — жалобно пищит брюнеточка.

— Отлично. Тогда объясните мне, с чего у посторонних появилась совсем другая информация.

«Посторонних» — резануло больно и неприятно. Мне казалось, что мы уже не посторонние. Не уже ли ошиблась?

Он переводит на меня взгляд, в котором сияют всеми гранями обломки тысячелетнего айсберга. Под ложечкой засосало.

Вот я дура! Повелась на Викины сказки, наехала на него, не имея на то никаких прав и оснований, выставила себя в самом идиотском свете. Дура! Сто раз дура!

— Я…— Вика начинает заикаться, — я…не знаю…случайно вышло.

Потом она встрепенулась:

— И вообще, я такого не говорила! Она сама половину напридумывала, перевернула мои слова с ног на голову!

Вот же дрянь! На меня пытается стрелки перевести. Открываю уже рот, чтобы поставить нахалку на место, но Тимофей меня опережает:

— Ты уволена! — равнодушно бросает в сторону Виктории.

— Как? — она хлопает глупыми глазами, не понимая, что происходит, — как уволена?

— Так. Собрала вещи и на выход.

— Но почему! — она аж пятнами покрывается от возмущения.

— Профнепригодна, — хладнокровно рубит, не сводя с нее пристального сумрачного взгляда.

— Я не уйду! — пытается сопротивляться, еще не понимая, что с Лукьяновым спорить бесполезно. Ноль эмоций, ноль сомнений.

Он жмет плечами и поднимает трубку телефона, набирает внутренний короткий номер:

— Охрана? У меня в кабинете посторонний. Уберите его.

Вот и все. Просто, равнодушно. Сейчас вижу перед собой того самого Лукьянова, что был в начале нашего знакомства. Злыдень в чистом виде.

Вика бросает на меня взгляд полный ненависти и со слезами выбегает в коридор, громко хлопнув дверью.

Мы остаемся наедине.

— Зачем ты ее уволил? — спрашиваю сдавленно.

— Не обсуждается, — теперь холод направлен только на меня, — мне такие финты не нужны. Теперь с тобой давай разбираться.

— Тоже уволишь? — пытаюсь улыбнуться, а губы не слушаются. Вместо улыбки болезненная гримаса получается.

— Нет, — Тимофей жмет плечами, а потом добавляет таким тоном, что мурашки по спине, — по закону не имею права увольнять беременную. Итак, что за истерика?

Истерика? Где он увидел истерику? Я просто пришла…уточнить некоторые моменты. Возможно, вышло эмоциональнее, чем надо… Я просто…

Черт. Похоже, это действительно была истерика. Здравствуйте, приехали! Докатилась, твою девизию!

— Нет никакой истерики! — нахмурившись, складываю руки на тугом животе.

— Да? — он цинично выгибает брови, — влетела ко мне с какими-то наездами, вся такая нервная, громкая. Что это, по-твоему, если не истерика?

— У меня возникли вопросы, и я их хотела прояснить! — у меня тоже включается деловой тон, непоколебимой барышни. Я тоже умею разговаривать холодно и свысока. Меня, как Вику, грозной физиономией не запугаешь.

— Прояснила?

— Более чем! — с милой улыбкой людоеда, снисходительно киваю, а у самой внутри аж колет, дрожь по хребту волной идет, переползая на живот.

— У меня встречный вопрос, — а вот Злыдень не улыбается, совершенно. Все так же холоден и собран.

— Валяй, — по-царски взмахиваю рукой, выражая свое разрешение.

— На каком основании врываешься ко мне, устраиваешь сцену ревности, а насколько я могу судить — это была именно она. Требуешь от меня каких-то ответов. Наташ, объясни мне, с хрена ли ты решила, что имеешь права на такие вопросы, и что я должен перед тобой отчитываться?

Сердце неприятно споткнулось, колючими искрами пронзая грудь, и я напомнила себе, что надо дышать. Несмотря на то, что никак. Не смотря на то, что больно!

Не знаю, что произошло, но сейчас он ставит меня на место, встряхивает зарвавшуюся девчонку, нафантазировавшую не пойми чего.

Господи, зачем я к нему сунулась с этой ерундой??? Зачем???

Ясно же было, что он не в духе, и что Вика любительница приукрасить!

— Из любопытства, — идиотский ответ, но больше я не нашлась, что сказать. Все силы ушли на поддержание фальшивой улыбки.

— Насколько мне не изменяет память — мы друг другу никто. Я даже не отец твоего ребенка. Так ведь? И то, что в последние дни много времени проводили вместе — этого не меняет. Даже если бы я действительно ушел с Викой, или с кем-то другим, тебя это вообще никаким боком не касается. Поправь меня, если я не прав, — смотрит выжидающе, в упор.

Мне нечего возразить. Он прав! Нас с ним связывает только моя беременность, и то я всеми силами зачем-то, наверное, из-за упрямства, пытаюсь убедить его в обратном. Тимофей мне не должен ровным счетом ничего! Я знала это изначально. Знала и принимала, была готова к этому. Что же изменилось сейчас?

— Ты абсолютно прав, — признаю правоту его слов, — ты мне ничего не должен… как и я тебе.

Лукьянов кивает, принимая мой ответ:

— Вот и я так считаю.

Держаться дальше все сложнее, поэтому поднимаюсь со своего места и направляюсь к двери: