Мой врач (СИ)

…Кто-то помог Фингону снять засиявшую в лучах закатного солнца серебряную кольчугу, и он остался в синей, потёртой рубахе, перетянутой кожаным пояском. Было видно, что он валится с ног от усталости.

…Уже ночью он увидел, что Финьо стоит в коридоре, прислонившись к узкому окну-бойнице. Майтимо подошёл к нему и увидел, что он почти спит; он взял его руку — не ту, со шрамом, а другую, правую и прижал к своей.

— Страшно тебе было, Астальдо? — это был ужасно глупый вопрос.

— Конечно, страшно, — серьёзно ответил Финьо. — На самом деле я всегда всего боюсь.

— Наверное, тебе уже пора спать, — сказал Майтимо.

— Да… пожалуйста… там ещё кто-то приехал, кажется… Я просто хочу заснуть и всё это забыть…

Уже на лестнице Майтимо взял его и понёс. Финьо казался таким лёгким! Искалеченная правая рука подвела Майтимо, и он чуть не уронил кузена — головой вниз, прямо на ступени. Майтимо на всякий случай закрыл двери спальни — своей гостевой спальни — изнутри. Ведь сначала ему действительно казалось, что он просто хочет помочь любимому лечь в постель, но…

«Что я делаю, ну так же нельзя…» — думал он, укладывая его на постель, снимая влажную от пота и холодную рубашку, целуя его грудь и живот; он даже не смог — не успел — помочь ему полностью освободиться от штанов, нижнего белья и сапог — просто кончил ему между ног. Придя в себя, он раздел его совсем, лёг рядом, прижался всем телом… Всё это время Финьо почти спал. Очень быстро ему захотелось ещё; на этот раз Финьо на мгновение очнулся, посмотрел на него сонным, любящим взглядом и снова заснул. Оба раза он не подумал о том, чтобы доставить удовольствие и ему — оправдываясь перед собой тем, что кузен всё равно ничего не почувствует. Сейчас, один, в холодной ночи, он вспоминал — не с теплом и любовью, а с отвращением к самому себе — как ласкал почти бесчувственное, безвольное тело, как Финьо иногда что-то шептал, обвивая руками его шею, потом снова засыпал.

Утром с первыми лучами солнца он проснулся первым. Измученный Финдекано всё ещё спал. Сейчас Майтимо увидел ожог на его предплечье (Финьо действительно должен был быть полностью истощён, чтобы при этом всё-таки заснуть), прикоснулся к обожжённому месту губами; погладил небрежно заплетённые косы (ни лент, ни украшений сейчас не было); поцеловал в затылок ниже пробора. Финьо проснулся, бросился ему на шею, обнял…

— Я люблю тебя! Я тебя люблю! Я думал, что тебя больше не увижу… что тот раз был последним… Я так счастлив, Майтимо! Я так рад, что всё-таки остался жив! Ты не представляешь!

До последнего дня своей жизни Майтимо мечтал, что на следующее утро проснётся и всё окажется кошмарным сном — и он почувствует тёплый бок под своей левой рукой и услышит: «Я так рад, что остался жив…».

.19.

Фингон, конечно, тоже прекрасно помнил тот день, когда синее с серебром знамя его отца развевалось над его головой на северном ветру. И северный ветер в тот день был жарким.

— Стойте! — закричал он своим дружинникам. — Стойте! Остановитесь!

И он направил коня вперёд.

С ужасом смотрели люди и эльдар на хрупкую фигуру в серебряной кольчуге и синих шелках, с тонким станом, затянутым синим кушаком и с широкими плечами лучника; видно было, с каким усилием он сжимает сильными бёдрами бока испуганного коня — и перед ним огненным столпом вставал чешуйчатый червь, вышедший из ледяных недр северных пещер.

Тетива лопнула, и Фингон выдернул из волос крепкий золотой шнурок и натянул его на лук; на ветру золотые ленты в его косах разлетелись в стороны, и его волосы вились облаком в раскалённом воздухе.

И тут в своём сознании он услышал:

Маленький эльф…

«Неужели это существо обладает разумом?»

Искажённое создание, золотой червь, собранный из обрывков разных существ — с лягушачьими лапами, с рыбьей чешуёй, с янтарными змеиными глазами — и в эту чудовищную кашу ни с того, ни сего воткнули ещё и разум — словно настоящий человеческий череп на грубом идоле из дерева, шкур и перьев.

Ты боишься меня. Ты весь дрожишь. У тебя горит лицо и колотится сердце.

«Да, мне страшно», — подумал Фингон ему в ответ. — «Мне очень страшно. Ты меня пугаешь — мне страшно. И дальше что? Страшно и страшно. Я всё равно убегать не буду».

Ты уговорил своего отца последовать за Феанором… это ты виноват в смерти Аргона… виноват в смерти жены Тургона… И всё это для того, чтобы быть рядом с Маэдросом?

«Я люблю Майтимо», — подумал Фингон, доставая стрелу. — «Я уже много лет живу со всем этим. И с многим другим. И я собираюсь жить, пока я кому-то нужен. Какое тебе дело?».

Кто ты такой, чтобы поднимать на меня оружие, убийца родичей? Они были ни в чём не повинны и хотели жить…

— Здесь люди тоже хотят жить, между прочим, — Фингон сказал это вслух прицелился и стрела вонзилась в глаз дракона — глубоко во внутренний уголок длинной глазницы. Прямо в него устремилась струя огня; он легким движением отвернул коня; сейчас ему больше помешал не дракон, а крики ужаса у него за спиной. Пламя лишь слегка задело его плечо. — И я хочу их защитить. — Стрела попала в другой глаз дракона — кажется, прямо в зрачок.