Мой Сталинград

«Уже давно нет от тебя весточки, ты совершенно не откликаешься на мои послания. В прошлом году исполнилось 40 лет со времени нашей встречи, знакомства; я тебе кое-что высылала к этой дате, а тебя просила прислать мне свой трехтомник, вылущенный Военным издательством в 1981 году, но ты так и не исполнил моей просьбы... [31]

Высылаю тебе, – пишет далее моя верная подружка, – заказной бандеролью твои стихотворения, которые я оформляла давным-давно, в годы войны, в Ирбите. Может быть, что-либо пригодится в период работы над романом о Сталинградской битве (у меня все это имеется в твоих письмах, а данные тетради, оформленные так по-детски еще, но с большой любовью, оставь в твоем архиве, Миша)».

Нельзя без умиления видеть, с каким трогательным участием и с какой действительно любовью исполнено «издание» моей поэмы в одном экземпляре. Впрочем, в тетрадке, обложка которой разрисована волнующими и радующими глаз и сердце цветами, может быть, увиденными девушкой в уральских же горах, помещены и другие мои стихи, написанные позднее уже на других фронтах. В них, как и в «поэме», озаглавленной «Николай Сараев», собственно поэзии с гулькин нос, ею даже и не пахнет, если говорить честно. И все-таки при всей их поэтической немощи они тоже часть моей биографии, в них частица душевного тепла и света, хранившегося в нас, фронтовиках, в условиях невыносимо тяжких, когда до стихов ли было! И несмотря ни на что, рвались они, «пресволочнейшие», наружу.

Вот – из «поэмы» (по понятным причинам заключаю это слово в кавычки):

ПЕРЕД БОЕМ

По степи, по едкой пыли,
Под палящий, нудный зной
Медленно подводы плыли,
Вдалеке был слышен бой.
То раскатисто, сердито
Завывал он, то стихал,
То вдруг свистом «мессершмитта»
Души он бойцам терзал.
Впереди виднелась речка —
Поглядеть, так просто рай:
Вьется там полуколечком
Теплый, ласковый Аксай.
...Ночь сгустилась. Только слышны
Близкий бой да всплеск реки,
Груженые, тяжко дышат
На шоссе грузовики.
И бойцы молчат – ни слова,
Долго в темноту глядят,
Вдруг закурят, потом снова
Сразу все заговорят.
Об отцах, друзьях вспомянут,
О полях и о войне.
А другой взгрустнет, увянет —
Вспомнит, значит, о жене.
Хлопец-то, видать, ревнивый,
Ему скажут: «Все равно
Там какой-нибудь паршивый,
Может, старый и плешивый
К ней подсыпался давно».
Огрызнется тот, но вяло,
Согласится: «Может быть...»
– Ведь грешил и ты?
– Бывало...
– Ну так что ж ее винить!
Так вот долго, слово в слово,
Речь солдатская идет,
Изредка кольнет иного —
Не обидчивый народ.
На войне привыкнешь скоро,
Хоть суров закон войны.
Танки, пушки – одним словом,
Лучше б не было войны...

БОЙ