Мои седые кудри

Утром, когда обнаружилось ЧП, Хатагов вызвал Плешкова и Макара. Он не спрашивал «кто?». Он только сказал Макару: «Запомни, еще раз повторится, отдам под суд военного трибунала». Оставшись вдвоем с Плешковым, командир спросил:

— Он хоть успел передать?

— Четыре сеанса провел, — ответил Плешков.

— Прекрасно! Собирай к полудню ко мне всех командиров групп. А сейчас зови минеров.

Погода совсем расклеилась. Тучи висели над лесом сплошным свинцовым покрывалом, обволакивая верхушки высоких сосен, Хатагов сидел в своей командирской хате и ставил на самодельной карте местности карандашные крестики. Минным ловушкам и заграждениям он придавал чуть ли не решающее значение в обороне и расставлял их с поистине величайшим мастерством. По его плану все дальние подступы к Янушковичам, к Рудне и Кременцам были заминированы таким образом, что представляли собою трудно проходимую для врага зону. Сейчас он дал приказ минерам открыть минные проходы, дать возможность гитлеровцам «влезть в мешок». Он также послал вестовых в соседние партизанские отряды, чтобы они знали о приближении группы эсэсовцев и были готовы ко всяким случайностям.

К вечеру боевые группы партизан занимали свои обычные места в обороне дальних подступов к Янушковичам. Всем было дано строжайшее указание не навязывать врагу боя и огня не открывать.

Партизанские разведчики доносили Хатагову о продвижении роты солдат под командованием гауптфюрера СД по направлению к Янушковичам, доносили о занятии ими высоток и пересечении дороги на Янушковичи, а когда к полуночи сообщили, что взвод эсэсовцев под командованием оберштурмфюрера СС Теслера вошел в лес и продвигается к высотке северо-западнее Янушковичей, он отдал приказ закрыть минные проходы и восстановить «сюрпризы».

Петр Адамович прислал к командиру партизана за разрешением сбить противотанковым ружьем крупнокалиберные пулеметы эсэсовцев, но Хатагов только повторил свой приказ «огня не открывать». Прискакал вестовой от Трошкова, просившего разрешения ударить по окопавшимся на окраине Янушковичей эсэсовцам — Хатагов не разрешил. Обстановка накалялась до предела. А когда в лесу одна за другой вспыхнули осветительные ракеты и взвод эсэсовских солдат, разбившись на небольшие группки, стал медленно проходить мимо партизанских засад, казалось, сами по себе начнут стрелять автоматы и рваться гранаты.

Пока вся бурная деятельность Ганса Теслера ограничивалась смелыми идеями и планами, он был горяч и рвался вперед, но по мере приближения практических действий горячность его пропадала, а смелость и быстрота действий переселялись в область пяток, которые готовы были засверкать в любую минуту. У него в голове работала только одна мысль: каким образом улизнуть от столкновения с партизанами, сохранив за собою репутацию храбреца и отчаянного забияки. Мало разбираясь в военном искусстве, он со своим другом Эдуардом Штраухом пригласили на операцию по обеспечению своей безопасности побывавшего на восточном фронте гауптфюрера Линца. Линц, быстро закончив свои рассуждения над рельефной картой в кабинете Штрауха, посоветовал оберштурмфюреру быть решительным в ночном походе и идти впереди своего взвода, но Ганс тогда слишком волновался, чтобы вникать в суть сказанного Линцем. И если он там, в кабинете Штрауха, дрожал от страха, то здесь, в ночном партизанском лесу, он вообще не знал, на каком он свете.

И когда Иван Плешков при очередной вспышке ракеты увидел Ганса Теслера идущим позади своего взвода с пистолетом в правой руке и с карманным фонариком в левой, кричавшим своим солдатам: «Форвертс!», «Шнель, шнель!» — он толкнул локтем сидевшего с ним в засаде Макара и шепнул ему: «Вот он, голубчик, приготовь кляп!»

Солдаты, увидевшие силуэт сгоревшего танка и на высотке спящего часового, начали медленно окружать блиндаж. Подкравшись к часовому, обершарфюрер взвода ударил его прикладом по партизанской шапке-ушанке… Яркой вспышки и оглушительного взрыва мины он не увидел и не услышал. Оторопевшие, оглохшие солдаты, сбитые взрывной волной, опомнились не сразу. Когда же они пришли в себя и начали громко окликать своего оберштурмфюрера, им отзывался только осенний ветер, шумевший в верхушках деревьев, далекие взрывы мин и редкие автоматные очереди в тревожном партизанском лесу.

Глава десятая ЛЕТАЕШЬ ЛИ ТЫ, ОРЕЛ?

Наступили ненастные осенние дни сорок третьего года. Тяжелые серые тучи опускались на самую землю и медленно ползли по полям и лесам, неся в себе холодное дыхание приближающейся зимы. Иногда налетал порывистый ветер, срывал с ветвей поблекшие листья, тоскливо посвистывал в иглах сосен и елей. Ветер навевал какую-то неясную грусть на командира бригады димовцев Хатагова, который после отъезда Николая Федорова чувствовал себя в какой-то мере осиротевшим.