Мои седые кудри

Молодежи сейчас странным кажется, когда говоришь, что не было у нас в Осетии раньше ни университета, ни медицинского, ни сельскохозяйственного и других разных институтов и техникумов. А были лапти и арчита, которые сейчас разве что в музеях и увидишь. И отец бы мой не поверил этому. Не сможет ему рассказать обо всем и моя покойная мать. Только в сказках мертвые сходятся.

Мчалась наша «Волга», будто птица летела. Не камни-глыбины под колесами — асфальтом дорога устлана. Подарки родичам в багажнике лежат. Блестит Звезда Золотая на груди. Не от гордости надела, не красоваться захотела — родичей обидеть боялась. Предстань перед ними без дорогой награды — косым взглядом наделят, добрым словом обойдут. Ведь мой почет — и им радость.

Велел наш новый председатель и к шахтерам — шефам нашим — заехать. О надобностях ихних справиться, о колхозе рассказать, в гости пригласить. Крепкая у нас, хлеборобов, с ними дружба завязалась. Да и как оно может быть иначе, недаром на гербе нашем советском серп и молот выкованы.

Еду я — и себе не верю: прежние ли это кругом поля и села? Шоферу Хасану — молодому пареньку — словно все нипочем, включил музыку, посвистывает себе.

А мои мысли уносятся далеко в детство, в такое далекое, что кажется, его и не было.

Мчится «Волга» через селение Гизель, что раскинулось по правому берегу Гизельдона в нескольких километрах от Орджоникидзе. Больше века здесь живут люди. А сады молодые. Новые кирпичные дома с черепичными крышами. Огромная, в три этажа, школа-интернат. Длинный и широкий мост через реку. И как тут не вспомнить, как на этой реке высоко в горах комсомольцы молодые, ребята и девушки, создавали гидроэлектростанцию!.. Как впервые, на моих глазах, зажглись в саклях лампочки Ильича!.. Первый шаг первой советской пятилетки в наших горах. Потом задымились высоченные трубы Электроцинка и Бесланкомбината. Сколько с тех пор появилось заводов и фабрик! А разве забудешь когда-нибудь ноябрь сорок второго года? Тогда здесь, на берегах этой горной реки, решалась ведь судьба Кавказа! И наши воины выстояли, выстоял мой Аппе, не встал на колени, не показал врагу спины. Одних обезноженных танков осталось на поле почти триста, автомашин разных — больше пяти тысяч. Только возле одного села зарыли в землю после боя чуть ли не шесть тысяч фашистов. Сейчас и могил-то их, очумевших, не найдешь. Время зарастило бурьяном, занесло пылью. И поделом…

Подъехали к соседнему селению Майрамадаг, что упирается в Черные лесистые горы у входа в Суаргомское ущелье. Отсюда можно проехать на Военно-Грузинскую дорогу, минуя Орджоникидзе. Над селением пламя Вечного огня. Зажглось оно в честь славных моряков, которые отдали жизнь свою, но отстояли от фашистов Майрамадаг и важную дорогу на Тбилиси, через Главный Кавказский хребет. Имена героев высечены в черном мраморе золотыми буквами. «Никто не забыт, ничто не забыто». Да, в памяти людской останется подвиг героев, сохранятся имена тех, кто под ленинским знаменем отстоял честь и свободу — нам и тем, кто будут жить после нас.

Незаметно очутились у въезда в мое родное Куртатинское ущелье. У подножья горы здесь раскинулось другое селение — Дзуарикау. Еще издали я увидела, как на его северной окраине сошел с коня всадник. Пригладил седую бороду, достал из хурджина небольшой кувшинчик и направился медленно к памятнику, который увенчан семью красными флажками и огорожен аккуратной изгородью. Шагах в пяти от памятника старик снял лохматую папаху и опустил голову. Постоял с минуту, откупорил кувшинчик, произнес что-то и отлил на землю чуток вина, потом и сам отхлебнул несколько глотков.

Не мог старик проехать мимо и не помянуть добрым словом покойных земляков — Газдановых. Семь флажков — семь братьев. Ушли из этого села на фронт и отдали свои жизни. Погибли кто в Севастополе, кто в Сталинграде… И мы с Хасаном тоже слезли поклониться героям. Так уж ведется у нас. И правильно ведется. Забудешь вчерашний день — не поймешь и сегодняшнего, не будет у тебя и завтрашнего.

Постояла, словно Аппе поклонилась, будто о жизни нашей с ним переговорила…

«Волга» нырнула в узкое ущелье и покатилась по влажному асфальту.

Ехала я и волновалась. И сама не знала почему. Прежние причудливые и грозные скалы нависали справа и слева. По-прежнему клокотал между ними Фиагдон. Высоко в горах, в ледниковых далях, брал он свое начало. Шумит, журчит на камнях вода, что твоя слеза. А над скалами почти невидимые, сливаясь с камнями, — овечьи отары. Вспомнилось, как отец говорил: «Вот приедем на равнину, и увидите вы необъятные хлеба и наедитесь досыта!» Да, хлеб был тогда главной мечтой горца. Только вряд ли сам отец верил своим словам. На авось надеялся. Авось не помрут с голоду все же. Хлеба необъятные мы, конечно, увидели, но досыта хлебом до советской власти только в праздники и наедались…