Мой профессор - волк! [полная]

Еще раз тщательно принюхался — о да! Она здесь, его маленькая, вкусная самочка… Здесь… Прячется от него — напуганная, голенькая и… — Тони улыбнулся — уже вся насквозь мокрая…

Медленно подошел к двери, не глядя закрыл дверь и запер ее на ключ. Может же он уединиться ради продолжения рода? Мать не будет лезть. Отец тоже — знает, что он зол и захочет дать ему время остыть. Остальные… да и хрен с ними… пусть думают, что хотят.

Привычным уже образом человеческие и звериные доводы мешались в кучу — сумбурную и все же до странности логичную. Да, он обещал не трогать ее в полнолуние. И да, он сам приказал ей раздеться — но ведь это была злая шутка. Никто не заставлял ее выполнять. Всю эту историю с «приказом от альфы» он придумал, чтоб попугать ее, когда выговаривал на веранде — все знают, что это из разряда бабушкиных сказок про «истинных»…

К чему же тогда церемонии, раз сама не против?

И тут он вспомнил, как она гладила его в волчьей форме, как приговаривала всякие глупости и нежности… Будто он ее личная комнатная болонка.

О, он покажет ей, какая он болонка….

Слегка приподняв с края кровати одеяло, Тони уставился на розовую пятку с поджатыми пальчиками, которая тут же попыталась втянуться внутрь.

Не вышло. Быстрым движением он схватил эту пятку и потянул на себя, перехватывая все выше и выше вверх по лодыжке. Наконец, не утерпев, откинул немного одеяло и поймал вторую голую ногу — тонкую и тут же покрывшуюся цыпками от холода.

И стиснул зубы — до того захотелось раскинуть эти две ножки в стороны, прижать к краю кровати и вонзиться между ними каменным, до боли напряженным членом. Вот прям так — даже не открывая все тело его девочки. Было в этом что-то невероятно пошлое и порочное — когда только ноги, бедра и ее щелка, которая вот-вот покажется… раскроется для него, вся влажная и розовая…

Рано… рано… — тормозил, успокаивая себя, поглаживая вздрагивающую под его пальцами кожу. Слишком возбужден… слишком быстро закончится…

Но в полнолуние трудно сдержать себя, и руки не слушались — сами раздвигали эти ножки, пробираясь все выше и выше к заветному месту — он уже представлял его, чувствовал, шалел от запаха, который не могло приглушить никакое, даже самое толстое одеяло…

Еле слышный, судорожный полу-вздох, полу-стон донесся вдруг до него, и Тони не выдержал — рыкнул в нетерпении и вздернул одеяло наверх, ныряя под него головой…

Глава 9

Напряжение лопнуло в одно крохотное мгновение, всё разом — кровь вскипела, мышцы сократились и дернули тело в одном судорожном рывке вверх, мысли смешались в кучу и расплескались бурлящим фонтаном, ничего не объясняющим и совершенно бессмысленным…

Я не знаю, почему лежала без движения до сих пор. Почему ничего не сказала, не протестовала и вообще не подавала никаких признаков жизни — замерла, словно мышка в своей норе и так лежала, все время пока Макмиллан трогал мои ноги, подбираясь все выше и выше к закрытым одеялом бедрам.

Уже потом поняла, что вероятно, со стороны это выглядело как некая эротическая игра в «прятки» или «спящую красавицу». С его стороны так точно.

Но это потом. Потому что понять что-либо, когда тебе горячо дышат и вжимаются лицом в самое чувствительное место, довольно трудно.

— Что… что ты делаешь? — забарахтавшись под одеялом, я попыталась сдвинуть ноги, вместо этого просто сжав его голову… Нашла и вцепилась в густые вихры оборотня, вознамерившегося, похоже, попробовать меня на вкус — надо надеяться, не в буквальном смысле.

Не отвечая, он глубоко вдохнул, с явным наслаждением вбирая мой запах там… И выдохнул его обратно, горячей вибрацией сотрясая меня всю, до самых пальцев ног.

А потом аккуратно, словно боялся поранить, вклинился языком между складочек — медленно, круговыми движениями, и все глубже и глубже, словно хотел просверлить во мне дырку…

Снова замерев — со скрюченными пальцами в его волосах и приоткрытым ртом — я каждой клеточкой своего тела ощущала это медленное и неотвратимое вторжение, в ужасе от такого извращения и от того, как сильно меня это заводит…

Казалось, само время остановилось. Все вокруг остановилось — застыло, подвисло в пространстве, замурованное в янтарь… И только этот язык, горячий и очень настойчивый, оставался в движении… Он, и мои зрачки, медленно закатывающиеся и уходящие под веки…

Оцепенение длилось недолго. Ударив по какой-то точке, в которой явно скопилось электрическое напряжение, язык пронзил меня таким ошеломительным, таким ярким и острым разрядом, что я даже не сразу поняла, что это оргазм.

Это и не было похоже на оргазм. Это не было похоже ни на что, из того, что я когда-либо испытывала.

Хрипло простонав что-то в одеяло, я вздрагивала, переживая спазм за спазмом острого, почти мучительного наслаждения, не в состоянии даже позволить телу выгнуться так, как оно хотело — руки Макмиллана все еще крепко прижимали мои бедра к матрасу.

Язык же совсем обнаглел, орудуя так, что, скорее всего и в душ не придется идти — вылизывая меня с таким упоением, словно я была блюдцем с каким-нибудь экзотическим лакомством…