Мой профессор - волк!

Ну уж нет, решила я, тоже ударив кулаком в пол и поморщившись от боли. Донскому, может и сорок, но мне-то уж точно рано с инфарктами сваливаться.

Колоссальным усилием воли взяв себя в руки, я поднялась, покрутила головой - прогнать из глаз мутный, противный туман - и решительно постучала в закрытую дверь ванной комнаты.

- Матвей? - позвала неожиданно хриплым голосом. - Открой, пожалуйста. Это я.

Глава 39

За дверью ванной комнаты наступила тишина.

Такая тишина, что слышно стало, как за дверью очень-очень тихо секретарша говорит по телефону, хоть раньше я ее не слышала.

Да что там секретарша - пульс собственной крови, бегущей по венам, стало слышно! И его дыхание сквозь дверь - осторожное, будто там не мужчина, а загнанный, готовый броситься на обидчика зверь.

Такая тишина, что я испугалась ее еще сильнее, чем до того подслушанного мной признания.

Ох и дура! - подивилась собственной отчаянной глупости. Я что, действительно посчитала, что Донской простит мне такое вмешательство? Да его самолюбие сейчас кругами по ванной бегает, пытаясь укусить само себя за хвост от ярости!

Надо было хоть ползком отсюда уползти, а не голос подавать! Небось, и вякнуть не успею, что постучалась, потому что чувствую то же самое и хочу сказать ему об этом.

Дверной замок тихо кликнул, отпираясь, и дверь также тихо открылась передо мной.

- Привет... - не знаю, как я нашла в себе смелость хоть что-то сказать. Рукой даже махнула, что выглядело уже совсем глупо.

Матвей был в полностью расстегнутой рубашке - вообще все выглядело так, будто он собрался воспользоваться маленькой душевой кабинкой, оборудованной в его кабинете вместе с туалетом. Лицо было напряжено, зрачки - расширены, рот - слегка приоткрыт, будто ему не хватало воздуха.

Он боится, поняла я. Панически боится этого разговора. Еле сдерживаясь, чтобы не хлопнуть перед моим носом дверью и не спрятаться в своей «раковине» уже навсегда.

- Давно здесь стоишь?

Ожидаемый вопрос.

Соври, соври! - кричал внутри некто, у кого еще осталось чувство самосохранения. Успокой его! Скажи, что только что пришла!

Я неловко пожала плечами.

- Минуты три-четыре.

Он закрыл глаза, утыкаясь лбом в изгиб собственной руки, которой опирался о косяк .

- Значит, все слышала. - мотнул головой, потом крепко зажмурился, открыл глаза и снова посмотрел на меня - уже по-другому. Как всегда - насмешливо, с легкой прохладцей.

- Надеюсь, ты не подумала, что я это всерьез?

Я даже рот открыла от такого беззастенчивого вранья.

- Эмм. А что. такое можно говорить не всерьез?

Он хмыкнул.

- Своему отражению в зеркале можно говорить все, что угодно, - отодвинул меня, прошел мимо, направляясь к огромному, письменному столу у окна.

Вот она - его зона комфорта! Сейчас усядется, ноги закинет на стол, и следующее его признание я могу уже никогда не услышать. А то и требования начнет предъявлять - мне уже знакомые.

- Если честно, Максимова, я просто тренировался говорить тебе приятности, чтобы убедить не делать аборт. Если ты вообще забеременела, разумеется. Знаю, знаю - подло. Но поверь, когда у тебя на руках будет малыш, ты сама будешь мне благодарна, что я немного. приукрасил мое к тебе отношение.

Совершенно не осознавая, что делаю, на одних лишь инстинктах, я догнала его, развернула к себе и со всей дури залепила пощечину.

Точнее чуть не залепила. Потому что он успел перехватить мою руку и остановить ее в сантиметре от своего лица.

Тяжело дыша, в атмосфере почти ощутимой ненависти, мы стояли друг напротив друга и смотрели один другому в глаза. Долго стояли - почти целую минуту.

А потом я подняла вторую руку и выкрутила его запястье - сбитыми костяшками вверх. Показала на раны взглядом.

- Не тяжело тебе далась репетиция фальшивого признания? Ничего не сломал?

Он дернул рукой, вырвал ее и отвернулся, засовывая руки в карманы.

- Ничего. Иди, Лера... У тебя лекция. Я потом... заберу тебя. Вечером.

Его голос звучал глухо и неразборчиво - будто он давил слова сквозь зубы.

И на мгновение мне захотелось налететь на него, развернуть, обнять, наорать, заплакать.

Что угодно, только не видеть эту спину - зажатую, напряженную, почти сгорбленную под грузом правды, которую он только что выдал мне - уже второй раз. И во второй же раз отказывался озвучить - нормальными, человеческими словами.

- Трус!

Слово сорвалось с языка так легко, будто бродило все это время где-то совсем рядом. В воздухе витало, ощутимое не только мной, но и им. Может быть, поэтому он и не ответил. Только еще больше сгорбился, словно я его ударила.

- Ты просто трус! - повторила еще громче.

И снова молчание. Только за дверью стало слышно, как секретарша замолчала, явно прислушиваясь.

Но мне вдруг стал на все плевать. На то, что меня услышат, на то, что я должна играть послушную, всем довольную невесту «самого крутого мужика в универе». На самого этого «крутого мужика», который в своей крутизне заигрался так, что готов пожертвовать счастьем ради. чего?!

Ради власти надо мной? Ради того, чтобы не дай бог, не попасться к бабе «на крючок»?! Ради своего гипертрофированного эго?!

Трус, да.