Мой мастер

— Рыбу, говорит, поймал в проруби, где мы воду брали, и на дно положил. А ты, Косой, говорит, плавать умеешь? У-у-у… — Косой снова потолкал Трошкина ботинком.

— В проруби он шлем схоронил! Вот что! В проруби, больше негде ему быть! — закричал вдруг Хмырь, осененный внезапной догадкой.

Трошкин задергался в своем коконе.

— Точно!! — заорал Косой. — Смотри на него — вспомнил, зараза! В проруби он, в Малаховке! Гарик, чего ж ты молчал? Во жлоб! Хоть бы записку оставил, когда вешался!

— Пошли! — сказал Хмырь.

— А его? — напомнил Али-Баба.

— Пусть сами забирают, — распорядился Хмырь. — Такого кабана носить!.. Пошли!

К даче подъехал красный «Москвич», из него вылезла Людмила с картонной коробкой, на которой было написано: «Керогаз».

— Археологи, ay! — крикнула она.

Дача стояла тихая, заснеженная, с темными слепыми окнами.

* * *

Напротив лодочной станции Хмырь, Косой и Али-Баба стояли на коленях у проруби и заглядывали в черную дымящуюся воду.

— Нету здесь ни фига, — сказал Косой.

— Там он, — убежденно сказал Хмырь. — На дне. Нырнуть надо.

— А почему я? — заорал Косой, отодвигаясь от проруби. — Как что, сразу Косой, Косой! Вась, а Вась, скажи ему, пусть сам лезет!

— Холодно, — сказал Хмырь. — Я заболею.

— Во дает! Щас вешался насмерть, а щас простудиться боится! — сказал Косой и осекся: к ним по льду шел… Доцент!

Доцент оброс щетиной, щеку и лоб пересекала широкая ссадина, рука была замотана окровавленной тряпкой, а в руке опасная бритва.

— Скажите, пожалуйста, — Трошкин притормозил профессорский «Москвич» и высунулся в окошко, — где тут лодочная станция?

— Там… — показал мальчишка лыжной палкой.

Косой стоял, оглушенный холодом, мокрая одежда на нем леденела.

— Надо бы пришить вас, да время терять неохота. Встретимся еще! — Доцент прижал к ватнику золотой шлем и пошел к берегу.

И тут произошло невероятное.

От лодочной станции к Доценту бежал еще один Доцент!

Доценты остановились друг против друга и застыли, готовясь к бою.

— Э-э! — удивился Али-Баба. — Теперь две штуки стало!

— И там, на даче, еще один, — сказал Косой, дрожа от холода.

— Чем больше сдадим, тем лучше, — сказал Хмырь.

Когда две милицейские «Волги» подлетели к повороту на Малаховку, Славин резко нажал на тормоз: по шоссе прямо на него Али-Баба и двое разбойников вели двух скрученных Доцентов! А на голове Али-Бабы, как у военачальника, был надет шлем Александра Македонского…

Первым выскочил из машины профессор Мальцев, он подбежал к Али-Бабе и постучал пальцами по его голове, вернее, по шлему. Потом снял шлем и заплакал:

— Он.

— А который тут твой? — спросили милиционеры Славина, разглядывая Доцентов.

— Этот! — Лейтенант подошел к одному из них, обнял и поцеловал.

А дальше Косой, Али-Баба и Хмырь удивленно наблюдали, как одному Доценту горячо трясли руки, а другому вязали их за спину, потом обоих проводили к машине, влезли сами и поехали.

— А мы? — растерянно сказал Косой.

— Э! Постой! — Али-Баба пробежал несколько шагов. — Сдаемся!

Шел снег, было холодно.

«Волга» остановилась. Оттуда выскочил Евгений Иванович Трошкин — без парика и без шапки. Лысый.

— Гляди, обрили уже… — ахнул Косой. Бритый Доцент широко раскинул руки и бежал к ним навстречу, на его глазах блестели слезы.

— Бежим! — пискнул Хмырь.

Двое повернулись и что есть сил побежали по шоссе. Али-Баба поколебался, но потом по привычке присоединился к большинству.

Так они и бежали по шоссе: впереди трое, а один сзади.

Шла собака по роялю (Неромантичный человек)

* * *

Говорят, что молодость — самое счастливое время в жизни. Это говорят те, кто давно был молод и забыл, что это такое.

Молодость — полутрагическое состояние, когда понимаешь, что зачем-то явился на белый свет. А вот зачем?

В молодости не ценишь то, что у тебя есть, и все время хочется чего-то другого. А где это другое? Какое у него лицо?

Танька Канарейкина училась на крепкое «три», по поведению «четыре». После десятилетки устроилась работать почтальоном, развозила почту. На велосипеде.

Люди любят получать письма. Телеграмм боятся, а письма любят. И Таньку любили по двум причинам: за письма и за песни.

Едет на велосипеде и поет. Танька маленькая, а песня звонкая — до самого неба. И кажется, что сама песня колесит по земле, по Калининской области, средней полосе.

Известно, что растительный мир имеет свое растительное сознание и понимает музыку. Поэтому в колхозе «Краснополец», откуда происходила Танька, был самый высокий надой молока и пшеница поспевала три раза за лето.

Председатель колхоза Мещеряков четвертый год завоевывал переходящее красное знамя и сам держался скромно. Он уже мог себе позволить быть простым и скромным. Как все великие.