Мой друг – предатель

Меня всегда поражало и удивляет до сих пор изобилие товаров в воюющей стране. Просто уму непостижимо. К примеру, рынок в любом мало-мальски крупном кишлаке, я уже не говорю о городишках. Купить можно все. Бродячие дервиши всегда могут рассчитывать на какие-то лохмотья, драные, прожженные во многих местах плащи-накидки, завшивленные, дырявые головные уборы: тюбетейки, чалмы, пешаварки. Более избалованный нищий люд мог позволить себе старые, поеденные молью и временем пакули, пластиковые сандалии, мы их называли «кандагарками», что-то очень похожее на современные пляжные тапочки. Наряду со всем этим шмотьем легко можно было купить кожаные куртки или плащи из тончайшей, великолепно выделанной лайки, дубленки, с мягкой овчиной внутри, джинсы не только азиатского, хренового качества, вроде «Монтана» или «Бруклин», а настоящие, американские «Леви Страус», «Ли» или «Роки». Конечно, приобрести на дембель такие штаны, да плюс трикотажные батники было зачастую невыполнимой мечтой каждого солдата из ограниченного контингента. Помимо шмоток, поражало изобилие технических товаров. Радиоприемники, телевизоры, видеомагнитофоны, обычные магнитофоны японского производства каждый из нас мог видеть на гражданке только в импортных рекламных журналах. Надо сказать, что аппаратура работала от батареек, в редких случаях кто-то из местных жителей мог похвастаться наличием аккумуляторов. В продаже были и различного вида батареи, начиная от мотоциклетных «Хонд» до огромных вертолетных, танковых или камазовских. С бытовыми приборами соседствовали огромные терриконы различных приправ к пище, разноцветные молотые перцы, чаман, шафран, барбарис, гвоздика и прочее, и прочее, аппетитно пахнущее, было насыпано на тряпки, расстеленные в лучшем случае на досках прилавков, а то и просто на земле. Ветер взметывал придорожную пыль, смешивал ее с сумасшедшими запахами приправ, а потом носил по базару, заставляя чихать и кашлять покупателей и торговцев.

Если бы караванщики тогда остановились по первому нашему требованию, могли бы остаться в живых. Однако когда на дорогу метрах в пятидесяти от приближающихся автомобилей вышел Шохрат, поднял руку, давая понять, что нужно остановиться, из пассажирского окна первой «Тойоты» высунулся автоматный ствол, и пули прочертили дорожку у самых ног Узбека. Конечно, напрасно они это сделали. Неужели не понимали, что вот так, запросто, никто бы не вышел на дорогу. Безусловно, знали, но поскольку шли из Пакистана от ущелья Шенарай, то еще и прекрасно понимали, что их могут перехватить либо духи, либо мы. Торопились ребята в кишлак Назаркала, там могли на какое-то время затаиться, спрятать машины. Кишлак недаром пользовался не очень хорошей славой, «отстаивались» частенько там и грузы с вооружением, и раненые духи могли отлежаться, даже формировались некрупные, но боеспособные соединения моджахедов. Знало об этом и наше командование; мы периодически шерстили кишлак, прочесывали, пытались установить договорные отношения. Но, видать, страх перед моджахедами пересилил льготы, предлагаемые шурави, хоть и страдали жители от боевых действий, неизбежно проводимых советскими войсками во время проводки через кишлак крупных караванов. Да и кому могли понравиться бомбовые удары по жилищам или артобстрелы? Терпели жители и жестокие расправы над собой, когда раздосадованные потерями грузов караван-баши срывали свой гнев – резали глотки первым попавшимся назаркалинцам, обвиняя их в том, что своевременно не сообщили о готовящемся нападении на караван.

Сопля ударил из пулемета прямо под колеса грузовичка, потом повел ствол вверх, перечеркивая лобовое стекло. Пули разодрали резину, хлестнули внутрь кабины, попутно размолотили радиатор, откуда сильными струями выплеснулись пар и вода. «Тойота» словно наткнулась на стену, резко повернула вправо, туда, где вот только что стоял Шохрат, уперлась голыми передними дисками в большой плоский камень и опрокинулась на правый борт, покачалась мгновение и рухнула на кабину.

Узбек откатился довольно далеко, уже пришел в себя и короткими очередями из автомата бил по «Тойоте» до тех пор, пока не взорвался ее топливный бак. Машина подпрыгнула на месте, из нее никто не выскочил, даже не попытались открыть дверцы.

Все это я видел не очень ясно, так, боковым зрением, поскольку был сосредоточен на последнем автомобиле, из которого тоже пытались вести огонь, но не прицельно, так как нас трудно было засечь в придорожном глубоком пересохшем арыке. «Моя» «Тойота» бежевого цвета остановилась только тогда, когда ударилась о впереди идущую, такую же, только серо-голубую. И в этот же момент раздался сильный взрыв. Пламя вырвалось из-под брезента грузовичка, мощным вихрем втянуло в себя раскаленный пламенем воздух, устремилось в небо, затем распухло мягким грязным грибом, из которого во все стороны ринулись осколки, камни и большие куски разорванных автомобилей.