Мой друг – предатель

Гораздо позже я узнал, что благодарить за освобождение нужно было Шохрата. Но к тому моменту его уже не было в живых. Кулаков рассказал, что на допросе Узбек дал показания о том, что сам похитил у Сопли спичечный коробок с анашой, дабы тот не накурился и нес службу в соответствии с уставом. На вопрос, куда он дел наркотик, Шохрат ответил, что выбросил еще там, на блокпосту, куда-то вниз, к скалистому ущелью. Следователи порешили, что рядовой Сопилкин ушел на поиски травки и либо сорвался с горы, либо попал в плен к духам. Месяца через два после его исчезновения командование полка отправило домой цинк, наполненный старым обмундированием с некоторым количеством песка, чтобы вес соответствовал телу. Гроб запаяли, открыть его не было никакой возможности. Так что похоронили родители своего сына, на могильной плите написали «Погиб при исполнении интернационального долга».

Мы еще долго натыкались на Юркины вещи в палатке. То старые ботинки его нашлись, то хэбэшка постиранная запасная оказывалась у старшины (он отдал ее молодым на подменку); то из прикроватной тумбочки убирали щетку, зубную пасту и станок для бритья с разлезшимся помазком. Личные вещи Сопли, его фотографии, письма, брелок с ногтерезкой, около сотни чеков рублевыми бумажками, другие мелочи старшина аккуратно сложил в маленький посылочный ящичек, и его отправили вместе с цинком матери Юрки.

* * *

Месяца через два началась очередная подготовка по проведению крупной войсковой операции на Пандшере. Наша группа тоже выдвинулась туда. Довольно много разведгрупп находилось в Мармоле, блокировали входы и выходы из него, обнаруживали лагеря духов, вели за ними наблюдение, в бои не ввязывались, но ясно давали понять моджахедам, что те находятся под пристальным вниманием шурави. Нет-нет да и снимали наши снайперы духовских разведчиков, а то и огнем из пулеметов отгоняли вооруженного врага от возможных лазеек. Мы тоже вели себя крайне осторожно. Без особой надобности не высовывались из укрытий, не передвигались в полный рост по расположению, даже ночью старались ходить по разным надобностям незаметно и скрытно. Консервы с тушенкой или кашей открывали потихонечку, съедали содержимое алюминиевыми ложками, затем отползали подальше, аккуратно ставили банки так, чтобы не зацепить их лишний раз, иначе любой звон мог пробудить охотничий инстинкт у вражеских снайперов.

Надо сказать, что место для наблюдения не самое приятное. Высота почти четыре тысячи метров над уровнем моря. Солнце днем все испепеляет. Тенечек, скромненький даже, в скальных трещинах найти трудно. Мы изнывали от жары в ситцевых маскхалатах на голое тело. Ночью же, наоборот, мерзли в полном горном снаряжении и бушлатах. Кровь разогнать в движении никак нельзя – духи ведь тоже не дураки, свои дозоры выставили, а те уж на каждый шорох вели прицельный огонь. Очень серьезное место. Моджахеды в пещерах и склады артвооружения обустроили, и госпиталь, и места лежки.

К исходу третьих суток такое «большое сидение» уже начинало раздражать. Только начали готовиться ко сну, как к нашей группе, прячась за россыпью крупных валунов, пробрался ротный. Сообщил, что где-то там, внизу, вблизи кишлака, в неприятную ситуацию попала мотоманевренная группа пограничников на одном БМП. Попали в засаду, был бой. Со стороны погранцов есть потери, двое ранены и погиб сапер. Пострадавших эвакуировали «вертушкой». Из боя-то ребята вышли победителями, могли и уйти, но обнаружили неподалеку от места засады пещеру, где нашли явные признаки того, что ближние подходы к мармольскому кишлаку заминированы. Судя по тому, что множество разноцветных проводов уходило из пещеры куда-то под землю, поняли всю серьезность ситуации. Духи явно подготовили минные поля, да не просто нашпиговали противопехотными минами и растяжками, но и наставили радиоуправляемые и с электродетонаторами. Чего там – соединил два проводка, вот тебе и взрыв. Короче, запросили помощи пограничники, нужен сапер. А коли мы ближе всех к ним оказались – нам и идти.

Собрались быстро. Кулаков пошел с нами, оставил за себя старлея Зимина, старого боевого волчару, командира первого взвода. Ротный ушел с нами, посколько чувствовалось, что жаждет его душа поиска и свободы, чего нам было не занимать. Все время в движении, а тут, на командной работе, Кулаков стал чуть-чуть закисать. Ушел, конечно, только по согласованию с вышестоящим начальством, выслушав от них многоэтажный мат, постановку задач и тому подобную хрень.