«Не могу, милая Ольга, ничего сообщить, где теперь «храбрый капитан», – сообщает Сергей Львович от 1 октября. – Писал ему, по его же просьбе, в Харьков, адресуя ему теплые мои чувства «до востребования». Не получая затем никакого ответа, писал ему наудачу в Тифлис, но там ли он – Бог его знает, а вижу его во сне всякую ночь; сегодня он мне пригрезился убитым в сражении; этот ужасный сон был так жив, что, проснувшись, я долго не мог прийти в себя. Неужели и во сне не знаю покоя? Сон – этот дар природы неоцененный – вместо того, чтобы подкреплять меня, старика, увеличивает мои скорби ужасными картинами!! Александр должен теперь быть, вероятно, в Петербурге. Из Калуги проехал он в Болдино, но долго ли там пробыл, один ли, с семейством ли, что он там делал – неизвестно. Если бы он очутился у тебя, согласно его планам, в Варшаве, ты бы мне об этом написала. Невестка нам тоже не сообщает ничего. История сына о Пугачевском бунте опубликована в газете, и прочитавшие из нее несколько отрывков отзываются об этом сочинении с большой похвалой (son histoire de la revolte de Пугачев est annoncee dans le gazette. Ceux qui en ont quelques fragments en font un grand eloge). Но это меня нимало не утешает. Что мне «Пугачевщина», когда не знаю, что случилось с автором? При разлуке сын говорил, что к концу осени присутствие его в столице необходимо для успешной продажи его труда, за чем и надо будет ему следить. По дошедшим до меня сведениям, он выехал из Москвы совершенно здоровым, но с того времени мало ли что могло случиться? Дети, дети мои! Как мне вас не достает! Леон, того гляди, опять будет рисковать жизнию; может статься, какой-нибудь подлый трус, выстрелив в моего сына из-за угла и сам испугавшись огня своего ружья проклятого, пресечет нить жизни Леона! Боже сохрани! (Peut etre, sans savoir ni d’ou ni comment, une balle egaree, tiree en tapinois par un miserable poltron, qui s’en-fuira lui-meme, epouvante du feu de son maudit fusil, tranchera la vie de Leon, qui merite d’en jouir de longnes annees. Que le bon Dieu le conserve!) А Леон как будто бы сам на это напрашивается, беспокойный человек! Мало, что ли, он встречал позорище смерти в Персии, Турции, Польше? Не понимаю, чем скоротечная жизнь ему опротивела? и собой не дурен, и не глуп, а обладает таким, кроме того, золотым сердцем, что надо быть дьяволом, чтобы не полюбить его всякому и всякой (il possede un coeur d’or, et il faudrait etre le diable en personne pour ne pas l’aimer. II est fait pour etre aime, par chacun et par chacune). Мужество же свое и рыцарскую доблесть на поле чести доказал как дважды два четыре (quant a sa vaillance et a sa bravoure chevaleresque au champ d’honneur – il les a prouvees comme deux et deux font quatre). Мог бы устроить себя как нельзя лучше, а там и найти отклик своему рыцарскому сердцу, найти подобное же сердце, способное оценить его, хотя и говорит сущий вздор, что ни одна женщина его не полюбит. Что касается тебя, милая Ольга, – благодарю Бога за твое здоровье, и можешь себе представить, с каким нетерпением ожидаю торжественных твоих слов: «я мать».
Если Бог даст тебе сына – назови Леоном. Хочу, чтоб он пошел в моего Леона по своей душе. Если же будет дочь – назови Надеждой, именем той, которая дала тебе жизнь, а мне счастия настолько, насколько оно осуществимо на земле… Препоручаю тебя Божию промыслу, уповая, что на мою долю выпадет счастие в следующем году, если не в этом, – прижать к моему сердцу и тебя, и твоего ребенка – Леона или Надежду и эта мужественная надежда, к несчастию, я из каламбуров не выхожу (encore un calembourg: malheureu-sement je ne sors jamais de la), меня подкрепляет и дает силу переносить разлуку с тобою! Быть может, как выразился твой посланный Абас-ага, «мрак грустной ночи уступит свету радостного утра»…»
«Александр, наконец, слава Богу, откликнулся, – пишет Надежда Осиповна от 22 октября, – а вернее сказать, откликнулся не он, но добрые люди, известившие нас, что он в Петербурге. Стыдно, очень стыдно не писать нам! Четыре месяца мы в Михайловском, а от него получили только четыре строчки, значит по строчке в месяц! И теперь не знаем ничего, что он испытал с того времени, как Леон, пропадающий ныне тоже без вести, столкнулся с ним на полчаса в Москве, как Агасфер с Иродиадой. Бог знает, что он делал в Болдине, а что не был в Варшаве – это верно, иначе ты бы первая нам написала.