Мой чужой дом

– Гимны. Чтения. – Его голос становится жестким, отрывистым, а лицо – каменным. – Воскурение фимиама вокруг гроба. Потом ее вынесли. Опустили в могилу. Подали металлический ящичек с землей, чтобы бросать на крышку гроба.

– Все так любили твою маму… Наверное, целая толпа пришла ее проводить…

Выражение его лица меняется.

– Только внуков на проводах не было, да? – глядя на меня, говорит Флинн, глаза его лихорадочно блестят.

Я вздрагиваю как от пощечины.

– А она мечтала стать бабушкой…

– Довольно, – отрезаю я. – Прошу. Не здесь. Не сегодня.

Хотя когда, если не здесь и сейчас? Алкоголь, мрачная глубина скорби, жажда мести за мое опоздание на службу – горькие мысли смешались в голове Флинна в идеальный шторм.

– Знаешь… – подаваясь вперед, начинает он. В тоне – злые нотки, на скулах играют желваки, – …я так и не рассказал маме об этом.

После того как все выяснилось, я несколько месяцев пыталась вызвать Флинна на разговор, но он затолкал убийственный факт в глухой чулан сознания, запер дверь и никого туда не пускал. Сейчас дверь готова распахнуться, однако заходить в нее меня больше не тянет.

– Я не хотел, чтобы у нее испортилось о тебе мнение. Оставил привилегию для себя, – саркастично роняет он.

– Сегодня ужасный день, – как можно спокойнее говорю я. – Тебе хочется выплеснуть на кого-то гнев, понимаю… Но, пожалуйста, умоляю, Флинн, давай не будем обсуждать прошлое сейчас.

– Ты предпочла бы подождать еще семь лет? Например, пока мы не очутимся в кабинете врача, где он вытащит все на свет божий? Было же так прикольно, Эль, просто праздник какой-то!

От воспоминаний меня бросает в дрожь.

Тогда врач, поправив очки, просмотрел записи и объявил: «На матке обнаружено утолщение, рубцово-измененная ткань. Это затрудняет имплантацию. – Он обратился ко мне: – Вы когда-нибудь делали аборт?»

По скрипу стула я поняла, что Флинн, почувствовав мое замешательство, развернулся ко мне: «Эль?»

Я не смела поднять взгляд.

«Да, – глухо ответила я, рассматривая сложенные на коленях руки. – В двадцать четыре года».

«Это был твой ребенок, Флинн. Наш ребенок».

Флинн, неловко покачнувшись, встал со стула.

«Я… Мне нужно…» – Он принялся дергать дверную ручку – безрезультатно. Выругался.

«Толкните», – подсказал врач.

Флинн яростно распахнул дверь и вышел. Я будто приросла к стулу, слушая удаляющийся по больничному коридору грохот его шагов.

И вот теперь он буравит меня взглядом.

– Почему ты не рассказала о ребенке?

– Мы встречались всего полгода. Ты уехал, тебе хотелось посмотреть мир. Я даже не знала, вернешься ли ты ко мне!

– Но я вернулся! Через три месяца. Потому что любил тебя. Без тебя мне не хотелось кататься по миру. А ты и словом не обмолвилась! Хотя нет… не так… Ты клялась мне в церкви в верности и любви. Мы обсуждали будущее, детей… Сколько мы пытались завести ребенка! А ты все это время молчала! – Голос Флинна становится громче. – Мы следили по календарю за овуляцией, отказались от алкоголя, месяцами занимались сексом по расписанию, ты стояла в позе «березка»… Столько усилий, бесплодных попыток, а ты даже не заикнулась об аборте?

– Не хотела тебя расстраивать.

– Ты убила нашего ребенка! – Он переходит на крик. – На восемнадцатой неделе! Я, кстати, поинтересовался темой – я не говорил тебе? К этому возрасту малыш шевелится… знаешь, такие мелкие шевеления-пританцовывания в животе… Ты чувствовала, как он пинается?

– Пожалуйста…

– Я читал, что ребенок в восемнадцать недель размером с яблоко, – не унимается Флинн. – У него начинают формироваться черты лица – крохотные ушки, губки, глазки, даже брови! Представляешь? У нашего малыша уже были брови!

– Флинн…

– Я читал материал об аборте на позднем сроке, о ребенке на несколько недель старше нашего. Когда ребенка достали, мать услышала звук – малыш пытался вдохнуть воздух еще несформировавшимися легкими, он был жив! Лишь через целых полчаса…

– ХВАТИТ! – Зло оскалившись, я кидаюсь на Флинна. – Ни слова больше, мать твою! – Лацканы его пиджака зажаты у меня в кулаках, от сильного толчка стул кренится назад и покачивается на двух ножках. – Это был мой выбор! Мой! И мне, только мне с этим жить! Думаешь, я не жалею? Каково мне, по-твоему, было, когда я клала руку на круглый живот Фионы? Когда чувствовала под ладонью толчки Дрейка? А когда его укачивала? Тысячи женщин делают аборты без последствий, мало кто имеет потом проблемы, как я. Да, я оказалась в меньшинстве. И знаешь, что я считаю? Что я это заслужила! Заслужила наказание. Заслужила бесплодие. Потому что не сохранила своего первого ребенка. Единственного…

Я выпускаю Флинна и ухожу. По лицу текут горькие слезы.

Вот поэтому мы и развелись.

2004 год

– Легкой тебе смены! – крикнула из гостиной соседка Эль, когда та отворила дверь и вышла из дома в темную ночь.

В тоненьком пальто, под ритмичный стук кроссовок по мостовой, Эль шагала в сторону города.