— А разве при ней мне тебя обнимать нельзя? — мой жест действует на Ветрова с точностью до наоборот, его руки только крепче оплетают мое тело.
— А как я ей потом объясню, что я с папой всего на две недели мирилась? — а вот это помогает. Яр свои длинные лапы все-таки убирает, позволяя мне отойти от него на пару шагов. Хоть и остается после этой фразы неприятное послевкусие на языке. Не хочется мне думать, что он в моей жизни всего на такой краткий срок. Но спорить с этим бесполезно. Так надо. Для меня самой же будет лучше не доверять ему до конца.
— Ты уже звонил Владу? — спрашиваю я, чтобы разбавить холодноватое молчание, повисшее между мной и Яром. Нет, я знаю, что сейчас отмолчится — потом все равно выдохнет и вернется к своим прямым обязанностям любовника, чтобы не упустить ни дня, но все-таки…
Все-таки это молчание почему-то сверлит меня гораздо сильнее, чем должно.
— Звонил. Он пошлет своего человека к Вознесенскому, возьмет всю необходимую информацию, — Яр отвечает суховато, но потихоньку отмораживаясь.
— А по другим вопросам — есть подвижки? — вот это меня на самом деле тоже интересует. — Хоть какие-то?
— Ну… — Яр морщится, недовольно округляя глаза, — знаешь, там очень спорная и странная информация. Она есть, но я не уверен, что готов её излагать тебе.
— А кому готов? — настороженно вскидываюсь я.
— Давай не сейчас, — Яр дергает подбородком — к нам подходит один из грузчиков.
— Мы готовы, — рапортует нам герой труда и обороны.
— Отлично, значит, выезжайте, адрес вы знаете, — кивает Яр и сам разблокирует двери своей машины.
Машунька пулей слетает с качелей и с довольным видом устраивается на своем автокресле, деловито болтая ногами, пока папа возится с её ремнями.
Последней к нам спускается мама.
Она собиралась очень неохотно. Даже при том, что мне никакого конкретного запрета она не высказала — мама попросту не рвалась никуда ехать и “трясти свои старые кости”.
Она даже заикалась о том, что, может быть, ей стоит никуда не ехать, остаться в Люберцах, но я оказалась категорически против. Она уже дважды жаловалась мне на боли в сердце, и я просто боялась оставлять её одну и так далеко. Тем более мамину квартиру мы давно хотели отремонтировать. А раз уж у меня тут даже зарплату в связи с повышением умножили на три, так чего упускать такую хорошую возможность?
— Только на время ремонта, — все-таки согласилась в результате мама и на этом тема исчерпала себя. Такая постановка ответа меня устроила.
Я заставлю её обследоваться, узнаю диагноз, и мне будет за неё поспокойнее. Захочет потом все-таки уехать и насладиться спокойствием и тишиной — я точно не буду препятствовать маме в этом священном праве для каждого человека. В конце концов, я у неё уже большая выросла, можно и оставить маму-птицу в покое в её гнезде. А пока — в “путешествие” все вместе отправимся.
Честно говоря, по пути я не проявляю себя супер-талантливым собеседником, даже на вопросы Маруськи я не всегда отвечаю впопад, меня гложет слишком много вопросов сразу.
Что там все-таки откопал Влад?
И почему Ветров так упрямо молчит? Неужто обиделся на напоминание о времени? Или пытается оттранслировать мне, что обиделся?
Нет, не похоже.
Больше похоже, что сейчас Яр глубоко в себе и мучает какую-то упрямую мысль, только она домучиваться никак не хочет. А у меня, увы, нет миелофона, и залезть к нему в голову я не могу.
И все же — мысль его не отпускает. И она как-то касается всей этой его детективной темы, потому что уже после того, как грузчики затаскивают вещи из машины в бывшую его, а теперь — в нашу с Маруськой квартиру, и коробки расселяются по разным комнатам, Яр не обговаривает со мной сегодняшний мой побег к нему на квартиру, Яр напрашивается на чай.
С мамой.
Он даже просит её не уходить, когда она собирается “оставить нас наедине”.
Я аж зависаю в этот момент
Ветров, что ты задумал?
Он не колется до тех самых пор, как я возвращаюсь от возбужденно ворочающейся в новой кровати Маруськи. И кстати по возвращении я наблюдаю перед ним плоский желтый конверт. Тот самый, с фото Анжелики Кайсаровой. Не сказать, что моя мама выглядит счастливой от этого чаепития, но сильно обеспокоенной — вроде бы тоже.
Она Яра не простила — это очевидно. Но ввиду нашего с ним “романа” — если можно это так назвать, она зачехлила все свои боевые сковородки. Ради меня. И я это ценю, на самом деле.
— Ну, раз мы все в сборе, значит, я все-таки могу озвучить свой вопрос, — деловито кивает Яр и разворачивается к моей маме, — этот вопрос будет к вам, Ольга Артемовна.
Странное ощущение, будто сигналящее мне о приближающейся беде, поселяется холодным комом в районе желудка.
Мама поднимает брови.
— Проясните мне, пожалуйста, будьте так любезны, какое отношение к рождению Вики имеет Дмитрий Кайсаров? — прямо спрашивает Яр.
У мамы в руке начинает мелко дрожать ручка чашки. Я это замечаю почти сразу, и ощущение предстоящей беды только усиливается стократ.
Мама, мамочка, это ведь не сложный вопрос, если единственно верный ответ — это “никакого”.