Мой Армагеддон

– Ты, – со страстной уверенностью вскричал влюбленный, – моя Первая Любовь.

– А ты уверен? – выпалила я, задыхаясь от волнения.

– Да, эта твоя жертва ради моего воспоминания самая большая, – юноша принялся целовать мне руки.

Припомнив недавнего «сына», я, подумав и немного успокоившись, спросила:

– Был кто-то еще?

Мой возлюбленный (в этом теперь не было сомнений) кивнул головой:

– Еще одна дева, но…

Он запрыгнул на коня.

– Тебе пора к ней? – со знанием дела прошептала я, чувствуя, как все разрывается внутри.

Юноша снова утвердительно кивнул:

– Я должен поблагодарить ее.

– За что? – такое утверждение показалось мне несправедливым и неуместным.

– За то, что ее жертва была слабее, и я познал опыт Первой Любви именно с тобой, – он резко развернул коня и исчез в треклятом орешнике, унося в загадочную чащу вспыхнувшее во мне чувство.

Солнце зашло за тучи, небо хмурилось, а вместе с ним и я, легкость суждений и радужность мироощущения улетучивались под редкими, но крупными каплями дождя, серой пеленой накрывающего все плотнее и плотнее зеленую лужайку. Вот из этой самой водяной стены, невзирая на явное сходство ситуации со Всемирным Потопом, величественно появился на опушке загадочного леса серый в яблоках конь, выдавший свое присутствие глухим позвякиванием боевой сбруи и струями горячего дыхания, покидавшего раздувающиеся ноздри с легким свистом. Оседлан он был воителем, по-другому не скажешь: широкая, мощная грудь, крепкие руки и уверенный в своей правоте и силе взгляд.

– Здравствуй, жена, – произнес он коротко, когда, едва подъехав ко мне, соскользнул с холки своего жеребца и заключил в стальные объятия, вырваться из которых возможно было бы только с помощью стенобитного орудия.

– Ты муж мне? – задыхаясь в тисках его ручищ, пролепетала я, искренне удивляясь своему выбору.

– С тобой познал я любовь к женщине и страсть, не сравнимую ни с жаром вина, ни с горячкой боя, – муж расцепил свои клещи и улыбался, разглядывая мое изумленное лицо: – Стало быть, да.

– Но … – начала я, пытаясь припомнить наши встречи, таинство венчания или хотя бы его имя.

– Никаких «но», – мужчина, не дав закончить фразу, бухнулся предо мной на колено и торжественно, словно его посвящали в рыцари, обратился ко мне: – Благодарю тебя, любовь моя, за твою жертву, столь великую, что не могу понять ее до конца.

– В чем же она, по-твоему, дорогой? – неожиданно для самой себя произнесла я, вдруг начав испытывать к этому человеку нежные и теплые чувства, будто и впрямь знала его давно.

Он не сводил с меня восхищенного взгляда и не собирался вставать с колен:

– Мужу жена жертвует Свободу ради его возможности понять и осознать Смирение, свое через чужое. При этом она (жена) свободу теряет всегда, а смирение он (муж) находит не обязательно.

Воитель поднялся и сразу вырос, как гора, лицо его было мокрым, дождь ли это был или слезы, не суть. Важно, что глаза его светились любовью и почтением.

– Я нашел, – сказал он просто и не торопясь оседлал коня.

– Сколько их? – улыбнулась я ему, и муж понял меня.

– Могло быть еще три.

– Ты уходишь к ним?

– Да, – мой муж кивнул головой. – Перед каждой я склоню колено в благодарность за их отказ, не словесный, но духовный, что позволил оказаться рядом с тобой.

– Ты расскажешь им? – мне было жутко интересно, как все происходит в орешнике.

– Нет, – муж улыбнулся, – достаточно будет молчаливого почтения.

Он тронул поводья, и стена дождя поглотила мое «сокровище». Я помахала вослед рукой и словно дала кому-то, заведующему погодой, некий сигнал – дождь прекратился, небо очистилось, но солнце уже успело пробежать свой дневной маршрут и склонилось к закату, на лужайку «навалился» вечер. Птицы, без устали сновавшие в небесах доселе, затихли на ветвях древ и приумолкли, уступив эфир трескотне сверчков, цветки сомкнули крылья-лепестки в бутоны, а копья-травинки обзавелись крупными жемчужинами росы. Я поежилась, от веселой луговой жизни не осталось и следа. В уже хорошо знакомом мне орешнике раздался хруст, треск и неторопливое, осторожное цоканье, точнее чавканье (во влажной земле), конских копыт.

Представленную мизансцену украсила своим появлением хромая кляча, на спине которой не без труда удерживался Старик. Мне можно было спокойно попытаться уснуть и даже успеть выспаться за то время, пока эта парочка ветеранов преодолевала расстояние от леса до середины лужайки. Прямо передо мной измученный столь долгим вояжем, да еще и грузом на холке, старый конь рухнул на передние мослы, и его несчастный седок, с глазами, полными ужаса, полетел в мои объятия.

Когда его седая голова упокоилась на моих коленях, а длинные, паукообразные ноги перестали дергаться от напряжения, старик улыбнулся и глубоко вздохнул:

– Дорогуша, как я рад, что ты здесь, иначе свернуть мне шею, пренепременно.

– Не стоило так торопиться, милый, – услышала я свой голос и в который раз подивилась самой себе.

– Как не торопиться? – поперхнулся старик. – Время неумолимо, и я должен успеть…

– Что успеть? – спросила я, поглаживая морщинистый лоб с такой нежностью, будто делала это неоднократно.