Мои

Беседа вернувшегося Христа с Великим Инквизитором, знаменитая легенда, рассказанная Иваном Карамазовым в «Братьях Карамазовых», — это не только памфлет против ненавистной католической церкви, но и притча о будущем: все идеологии, обещающие свободу, братство, равенство и любовь, в безбожном мире заканчиваются одинаково. В ХХ веке человечество переживет трагическое воплощение лучших социальных утопий.

Своим Раскольниковым, своими «Бесами» Достоевский хотел дать понять, что те люди, которые одержимы идеологией и хотят улучшить мир, несравненно страшнее банальных преступников. Самая лучшая идея становится преступной мерзостью, если она дает право совершать преступления во имя добра.

Наверно, самые известные слова Достоевского: «Если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной».

Достоевский остался со своим Христом, Россия последовала за другой правдой, правдой «бесов».

***

На страницах своих романов Достоевский борется со всеми идеями, религиями, нациями, которых он считает опасными и вредными для его «русской идеи»: католиками, нигилистами, поляками, евреями, турками, немцами. Современный читатель не раз вздрогнет от «политической некорректности», прочитав про «жидов» или «грязных полячишек». Объяснения, что в те времена эти слова не были столь оскорбительны, как сегодня, не спасают писателя: они были достаточно оскорбительны и тогда. И это был его сознательный жест. Это была его борьба, его битва, его «священная война». Он защищал то, что было ему дороже всего, от своих врагов доступными ему средствами — словами.

Ненависть Достоевского к революционерам почти фанатична. Страстная вера русской молодежи в революцию возвышала ее до своего рода монотеистической религии, а это исключало христианство в виде православной «русской идеи», то есть другой монотеистической религии. Бог один. Или — или.

То же самое относилось и к мессианской религии избранного народа — иудаизму. Антисемитизм Достоевского носил не бытовой, а идеологический характер. В своем знаменитом монологе о спасении мира Шатов в «Бесах» говорит из самого сердца автора: «Если великий народ не верует, что в нем одном истина (именно в одном и именно исключительно), если не верует, что он один способен и призван всех воскресить и спасти своею истиной, то он тотчас же перестает быть великим народом и тотчас же обращается в этнографический материал, а не в великий народ. Истинный великий народ никогда не может примириться со второстепенною ролью в человечестве или даже с первостепенною, а непременно и исключительно с первою».

Достоевский повторяет эти слова дословно в своем дневнике. Писатель остро чувствовал в еврейском мессианизме угрозу для своей «русской идеи». Как могут сосуществовать два народа, избранные Богом? Избранный народ может быть только один.

Достоевский встает перед неразрешимой проблемой и срывается в судорожное осуждение евреев при каждом удобном случае. Из письма писателя жене из Бад-Эмса 9 августа 1879 года: «Вещи здесь страшно дороги, ничего нельзя купить, всё жиды. Купил бумаги (писчей) и перьев гадчайших, заплатил чертову кучу, точно мы где-нибудь на необитаемом острове. Здесь всё жиды! Даже в наехавшей публике чуть не одна треть разбогатевших жидов со всех концов мира».

В письме к журналисту Аркадию Ковнеру Достоевский оправдывается в обвинениях в антисемитизме, но сразу же объясняет причины своей ненависти: «Я вовсе не враг евреев и никогда им не был. Но уже 40-вековое, как Вы говорите, их существование доказывает, что это племя имеет чрезвычайно сильную жизненную силу, которая не могла, в продолжение всей истории, не формулироваться в разные status in statu».

Его яростные выпады против иудаизма неизбежно порождают подозрение, что Достоевский испытывал к евреям нечто вроде скрытой зависти. Должно быть, сама мысль была для него невыносима: если евреи уже 40 веков — избранный народ, то кто же мы, русские, «самозванцы»?

Достоевский питает неприязнь ко всем другим национальностям, кроме «богобоязненного русского народа».

После раздела Польши большая часть католической страны вошла в границы России. Для Достоевского Польша была восточным форпостом враждебной западной цивилизации. Тот факт, что католическая церковь сыграла ведущую роль в польском вооруженном восстании 1863 года, подлил масла в огонь его ненависти.

Восстание поляков против царского гнета «за вашу и нашу свободу» Достоевский понял со своей точки зрения: на его геополитической карте Польша находилась на границе славянского и европейского миров; для него это был конфликт не наций, а идей. В записной книжке за 1863 год он пишет: «Польская война есть война двух христианств — это начало будущей войны православия с католичеством, другими словами — славянского гения с европейской цивилизацией».