Могучая крепость

— Отчасти это именно то, что говорит вам Мерлин, — ответил Стейнейр, прежде чем кто-либо другой смог это сделать. Она посмотрела на архиепископа, и он печально улыбнулся ей. — Церковь Господа Ожидающего — это ложь, «огромная ложь», как вы только что её назвали, — сказал он. — Но мужчины и женщины, которые создали эту ложь, построили её из фрагментов подлинной веры в Бога. Они украли кусочки правды, чтобы создать ложь, и именно это делало её такой чертовски — и тут я тщательно выбираю термины, Ваше Высочество — правдоподобной так долго. Но, как сказал Мерлин, когда начинал, на самом деле нет такой уж большой разницы между Эриком Лангхорном и «Группой Четырёх». Помимо того факта, что, согласны мы с ним или нет, Лангхорн действительно мог бы утверждать, что само выживание человеческой расы зависело от успеха его лжи.

Глаза Оливии сузились, и Стейнейр пожал плечами.

— Я не буду оспаривать ни единого слова, сказанного Мерлином о Лангхорне, Бе́дард и остальных «Архангелах». Они были массовыми убийцами и, очевидно, страдали манией величия, и то, что они создали, было чудовищем и мерзостью перед Богом. Я сам бедардист, и открытие правды о покровителе моего ордена было одним из самых неприятных событий в моей жизни. Но, кроме этого, Орден Бе́дард сделал огромное количество добра на протяжении веков. Я полагаю, что это переросло во что-то совершенно отличное от того, что имела в виду Адори́ Бе́дард, когда была занята «перепрограммированием» сознания беспомощных, спящих людей, чтобы заставить их поверить в ложь, но я также был вынужден признать, что могу ошибаться в этом. Мы знаем, что сделали она и Лангхорн; мы никогда не узнаем, о чём они на самом деле думали, когда делали это. Я не утверждаю, что благородство их мотивов, если предположить, что они действительно обладали чем-то подобным, оправдывает их действия. Я просто говорю, что мы, как человеческие существа, склонны судить на основе того, что мы понимаем, что мы видим, даже когда мы знаем интеллектуально, что почти наверняка есть вещи, которые мы не понимаем и ещё не видели. Мы делаем это с другими людьми. Мы делаем это даже с самими собой, когда вы подходите прямо к этому. Я думаю, мы должны признать это, Ваше Высочество. И, возможно, мы могли бы попытаться избежать того же самого по отношению к Богу.

Она пристально смотрела на него несколько мгновений, затем медленно кивнула. На самом деле это не было жестом согласия — по крайней мере, пока. Но это была уступка пониманию. Или, возможно, началом понимания.

— Со временем, Оливия, — сказал Шарлиен, — каждому человеку придётся самому решать, как реагировать на ложь. Я знаю, как отреагировала я, но никто не может предсказать, как отреагируют все остальные. Это одна из причин, по которой мы были так осторожны, когда дело доходило до решения, кому мы можем открыть правду.

— А если окажется, что вы были неправы, открыв это кому-то, Ваше Величество? — очень тихо спросила Оливия. — Что происходит потом?

— То, что вы спросили, означает, что вы уже знаете ответ, — ответила Шарлиен, и её голос был таким же мягким, но непоколебимым. — Мы не можем — и не будем — притворяться по этому поводу. Одному Богу известно, сколько людей погибнет до того, как закончится эта борьба, и информация, которой Мерлин поделился с вами и Нарманом сегодня вечером, была бы разрушительной в руках Храмовых Лоялистов. Если бы вы были на нашем месте, что бы вы хотели сделать, чтобы это не дошло до них?

Снова повисла тишина, напряжённая и хрупкая. Затем, к всеобщему удивлению, Оливия Бейтц улыбнулась. Это была слабая, но искренняя улыбка, как понял Мерлин.

— Я была замужем за Нарманом почти столько же, сколько вы живёте на свете, Ваше Величество, — сказала она. — Все эти годы он делал всё возможное, чтобы «защитить меня» от суровых реалий «великой игры». Боюсь, однако, что он никогда не преуспевал в этом так хорошо, как думал, даже если у меня не хватило духу сказать ему, что он не преуспел в этом.

Она повернула голову, её улыбка стала шире и теплее, когда её глаза встретились с глазами мужа, и она сжала его руку. Затем она оглянулась на Шарлиен и Кайлеба, и выражение её лица снова стало серьёзным.

— Но учитывая всё это, конечно, я знаю, что бы вы сделали, и я ни на мгновение не сомневаюсь, что Нарман сделал бы точно то же самое на вашем месте. Если уж на то пошло, — она спокойно посмотрела Шарлиен в глаза, — я бы тоже так поступила. Так что, я полагаю, это хорошо, ради всех нас, что вам не придётся этого делать.

— Нам не придётся? — тихо спросил Кайлеб, и Оливия покачала головой.