Могучая крепость (ЛП)

Вот почему в настоящее время она почти при полном отсутствии ветра двигалась в сторону спустивших на воду вёсла галер у Теллесбергской дамбы. Ветер почти стих, его едва хватало, чтобы поднять легкую зыбь, и под всеми парусами она делала не более двух узлов. На самом деле, вероятно, даже меньше. Бриза едва хватало, чтобы время от времени развевать знамя на топе бизань-мачты, но этого было достаточно, чтобы показать — хоть и урывками — Армакского золотого кракена, плывущего по серебристо-синей Чизхольмской шахматной доске, разделённой на четвертинки с чёрным Черис. Но это знамя отличалось от любого другого имперского черисийского знамени, поскольку на нём были изображены золотая и серебряная короны над кракеном, указывающие на то, что на борту находились оба монарха Черисийской Империи.

Что, в свою очередь, имело какое-то отношение к полчищам лёгких кораблей, устремившихся ей навстречу, и оглушительным радостным крикам, раздававшимся с них. Прошёл почти целый год с тех пор, как императрица Шарлиен отбыла в Чизхольм, и полтора года с тех пор, как император Кайлеб отплыл в Корисанд. На самом деле, официально предполагалось, что они вернутся в Теллесберг на целый месяц раньше, и далеко не один «старый черисиец» разозлился — в некоторых случаях красноречиво — из-за такой задержки.

Конечно, половина этой задержки была вызвана исключительно встречным ветром на обратном пути, с которым даже император или императрица не могли ничего поделать. Тем не менее, они должны были покинуть Черайас на целых три пятидневки раньше, чем они это сделали, и нельзя было отрицать, что между столицами-близнецами Черисийской Империи уже возникло определённое соперничество. В целом, это было удивительно дружеское соперничество, но от этого оно не становилось менее реальным, и наиболее придирчивые из «старых черисийцев» возражали против решения своих монархов продлить своё пребывание в Черайасе.

По большей части те, кто жаловался, не находили сочувствия у своих собратьев. Во-первых, их юные монархи были удивительно популярны среди своих подданных (кроме, конечно, Храмовых Лоялистов, большинство из которых ничего бы так не хотели, как видеть их мёртвыми, но нельзя же иметь всё). Во-вторых, большинство их подданных понимали, что правители империи, сражающейся за свою жизнь против других семидесяти или восьмидесяти процентов мира, могут при случае оказаться вынужденными изменить расписание. А, в-третьих, как прямое следствие необходимости время от времени менять расписание, Шарлиен провела в Теллесберге на три месяца больше, прежде чем уехать в Черайас.

Однако истинной причиной, по которой жалобщикам было довольно грубо велено заткнуться, была новость о том, что Императрица Шарлиен не только беременна, но и то, что наследник императорского престола родится прямо здесь, в Теллесберге. Ребёнок должен был стать не просто черисийцем, но «старым черисийцем» по рождению. Несомненно, королевская семья была бы слишком тактична, чтобы когда-либо сказать об этом, но все, кто имел значение, знали бы. Отсюда и происходила бурная волна аплодисментов, захлестнувшая сотни маленьких судёнышек, когда «Императрица Черисийская» свернула паруса и бросила буксирные тросы на галеры, ожидавшие, чтобы доставить её к причалу.

Вот тебе, Черайас!

* * *

— Знаете, если все наши Старые Черисийцы не перестанут злорадствовать, мы, скорее всего, получим гражданскую войну, — капризно сказал Рейджис Йеванс.

Граф Серой Гавани сидел в конце обеденного стола, глядя вдоль него на Кайлеба. Шарлиен сидела справа от Кайлеба, лицом напротив епископа Хейнрика Вейгнейра, а Бинжамин Райс сидел справа от епископа. Ражир Маклин, сидевший слева от императрицы, завершал званый ужин.

Который казался — особенно для Волны Грома и Серой Гавани — неизбежно неполным без Мерлина Атравеса, стоящего за плечом императора.

— О, конечно же, нет, Рейджис, — безмятежно отреагировал Вейгнейр на заявление Серой Гавани. Ему было около восьмидесяти лет, у него были белоснежные волосы и карие глаза, окружённые морщинками от улыбки. Его худощавое телосложение, сутулая осанка и выступающие вены на тыльной стороне ладоней создавали впечатление хрупкости, но на самом деле его здоровье было превосходным, а с его разумом всё было в порядке.

— О, нет, милорд? — Серая Гавань улыбнулся. — Возможно, вы не слышали то, что слышал я?

— Я слышал столько же злорадства — извините, чрезмерно радостных праздничных комментариев — сколько и вы, — ответил Вейгнейр. — Однако я уверен, что чизхольмцы Её Светлости никогда не обидятся понапрасну. В конце концов, — настала его очередь улыбнуться, — наследник может родиться здесь, в Теллесберге, но где был зачат ребёнок?

Глаза Серой Гавани расширились, он откинулся на спинку стула и долго смотрел на епископа. Затем он покачал головой.

— Вы знаете, мне это даже в голову не приходило. — Он снова покачал головой, с ошеломлённым выражением лица. — Господи боже! Они будут злорадствовать по этому поводу, не так ли?