Могикане Парижа

– Я расскажу вам это в двух словах, – возразила Мина. – Только я написала адрес, как услыхала шум шагов. Я спрятала письмо на груди и ждала. Вошла горничная, я отказалась от ее услуг, и она ушла. Почти вслед за нею вошел граф и пригласил меня следовать за ним. Мне оставалось только подчиниться.

Мы спустились по той же узкой лестнице, и я очутилась во дворе, который уже проходила. Внизу у лестницы нас опять ждала карета.

Я совершенно не знаю Парижа, так что не могу сказать, по каким улицам мы ехали. Кроме того, у меня была одна мысль: передать письмо Жюстену. Но как это было сделать? Я попросила графа опустить стекло, но, вероятно, из боязни, что я буду звать на помощь, он отказался наотрез.

– Я задыхаюсь, – сказала я ему.

– Скоро вам будет достаточно воздуха, – возразил он.

Мы проехали через рынок, въехали в узенькие, плохо мощенные улицы, лошади спотыкались на каждом шагу. Я увидела вдали маленький дрожащий огонек, который двигался вместе с человеческой фигурой. Мне пришла мысль, что этот человек, вероятно, какой-нибудь тряпичник. Если бы, думала я, бросить письмо, он не замедлит поднять его, и, увидев, какая обещана награда, отнесет письмо по адресу. Но как сделать это, чтобы он услыхал или увидел падение письма?.. Карета ехала быстро. Мы подъезжали к заставе, я ясно разглядела женщину. Я вытащила письмо, и, поднося руку к груди, почувствовала цепочку, на ней висели часы, подаренные мне Жюстеном… Бедные маленькие часики! Это было все, что мне осталось от Жюстена… Сколько раз они указывали мне час прихода Жюстена! Они никогда не оставляли меня – ни днем, ни ночью, и я должна была с ними расстаться. Да, но я приносила эту жертву в надежде увидаться с Жюстеном! Я сняла их с шеи, завернула часы в письмо, а цепочку обмотала вокруг него. В эту минуту карета остановилась. Мы подъехали к тумбе, на которой стоял фонарь. Граф опустил переднее стекло и, обращаясь к кучеру, закричал:

– Зачем ты остановился, негодяй?

– Г-н граф, – отвечал кучер, – меня остановил этот фонарь: тут чинят дорогу.

– Вернись назад и поезжай по другой улице.

– Я это и хочу сделать, г-н граф.

Это было милостью неба ко мне! Пока граф наклонялся вперед, я протянула руку в открытое окно и бросила маленький сверток на мостовую. Я успела отдернуть руку прежде, чем граф обернулся, – он не видел ничего. Карета развернулась, и при этом движении я заметила, как тряпичница своим фонарем осветила мостовую и подняла мой сверток. С этой минуты я считала себя спасенной и решила вооружиться терпением. Через два часа мы приехали в этот замок, в котором никто не жил лет семь или восемь. Граф за месяц до этого снял его для того, чтобы поместить меня.

– Мадемуазель, – сказал он мне, – вы у себя дома. Вот ваша комната, в нее никто не будет входить, если вы не позовете. Обдумайте хорошенько участь, которая ожидает вас с этим проклятым школьным учителем, в его конуре на улице Святого Якова в борьбе с ежедневной нуждой, и сравните ее с той, которую предлагает вам человек моего звания, обладающий годовым доходом в двести тысяч ливров, готовый превратить весь мир в ваши владения. Горничная придет, чтобы выслушать распоряжения.

Он вышел. Вслед за ним в комнату вошла женщина и предложила мне ужин. Я попросила принести еду в мою комнату, заметив, что если ночью я захочу есть, то поем. У меня не было никакого желания есть, но я рассчитывала, что мне принесут хоть нож, которым можно защитить себя в случае надобности. И эта надежда осуществилась. Я решилась не спать… Нож я спрятала на груди, помолилась горячо Богу и стала ждать.

XIV. Надежда никогда не умирает

– Ночь прошла спокойно, – продолжала Мина. – Я была так измучена всем происшедшим, что невольно заснула. Правда, через каждые пять минут я с тревогой просыпалась. Наконец начало светать, и я почувствовала озноб, какой бывает почти всегда после ночи, проведенной без сна. Огонь в камине почти потух, я прибавила дров и согрелась.

Окна моей комнаты выходили на восток. Я подошла к окну, отдернула занавес и открыла окно. Прошло несколько минут, и я услыхала, как отворилась дверь. Я обернулась… Это был граф.

– Мадемуазель, – сказал он мне, – я слышал, как вы открыли окно, подумал, что вы встали, и решился прийти к вам.

– Я совсем и не ложилась, милостивый государь, – отвечала я.

– Это совершенно напрасно. Вы здесь в такой же безопасности, как если бы были у своей матери.

– Если бы я имела мать, я наверняка не была бы здесь.

Он замолчал на мгновение.

– Вы любовались парком? В это время года он должен был показаться вам очень печальным, но, говорят, что весною это одна из красивейших окрестностей Парижа.

– Как, весною? – вскричала я. – Неужели вы думаете, что весною я буду еще здесь?

– Вы будете там, где хотите: в Риме, в Неаполе, словом, везде, куда вы позволите следовать за вами человеку, который вас любит.

– Вы с ума сошли! – возразила я.

– Напрасно вы так думаете.

– Разве здесь я нахожусь под арестом?

– Слава богу, вы не арестованы! Этот дом в вашем полном распоряжении, дом и парк.