Могикане Парижа

Несомненно, что почтенный помощник знаменитого Ларрея, присутствовавший при том, как отрезали ноги храброму Монтебелло, сделал тоже несколько горьких умозаключений по поводу непостоянства толпы, но, к сожалению, он прибавил к ним искреннее пожелание, чтобы исполненная самомнения наука молодого доктора потерпела поражение и чтобы им обоим пришлось делить то презрение поселян, которое падало теперь на него одного.

Другой крестьянин обратился прямо к Людовику.

– Ну, что? – спросил он. – Как вы его нашли? Очень плохо?

– Нет никакой надежды? – спросил другой.

– Друзья, – ответил им Людовик, – пока больной еще не умер, всегда следует надеяться, если не на доктора, то на силы природы. Господин Жерар, слава богу, еще жив.

Толпа загудела одобрительными восклицаниями.

– Значит, вы спасете его? – спрашивало голосов двадцать.

– Я употреблю на это все мои усилия, – отвечал Людовик.

– Ах, спасите, спасите его! – кричали ему со всех сторон.

При этих криках Марианна приотворила дверь спальни.

– Что там такое? Что за шум? – спросил у нее больной с усилием. – Неужели нельзя дать мне хоть умереть спокойно?

– Да вы вовсе и не умрете, – ответила сиделка.

– Как не умру? – оживляясь, спросил больной.

В потухавших глазах его сверкнул луч надежды.

– Да так уж, не умрете. Молодой доктор, который недавно пришел, сказал мужикам, что, может быть, спасет вас.

– А! «Может быть!» – простонал Жерар, снова падая на подушки. – Но, во всяком случае, Марианна, умоли его, чтобы он не уходил! Пусть останется здесь, ради самого Бога.

Это усилие снова окончательно истощило его. Он остался лежать совершенно неподвижно, и единственным признаком, что он еще жив, было неровное колыхание его груди да со свистом вылетавшее из нее дыхание.

– Господа! – крикнула Марианна. – Хозяину худо! Он, кажется, кончается!

Людовик стремительно вошел в спальню и пощупал пульс больного.

– Это пустяки, – проговорил он, – простой обморок вследствие непосильного напряжения! Мужайтесь, не падайте духом, господин Жерар.

Больной тяжело вздохнул.

Марианна, стоя у дверей, всеми силами старалась не впустить толпу в спальню.

– Надеюсь, вы не ограничитесь только тем, что скажете больному: «Мужайтесь, не падайте духом», – заметил старый хирург. – Ведь пропишете же вы ему что-нибудь.

– Дайте мне бумаги, чернила и перо, – сказал Людовик, обращаясь к сиделке, – я выпишу рецепт.

Все бросились разыскивать вещи, которые он спрашивал.

Больной, у которого слова «может быть» снова отняли всякую надежду, беспомощно метался по кровати и своими просительно сжатыми руками лучше, чем всякими речами, выражал мольбу:

«Ради самого Бога, дайте мне умереть спокойно!»

Но никто уже не думал о той мучительной кончине, которую мог причинить ему весь этот шум, так всем хотелось, чтобы он остался жить.

Людовику добыли все, что ему было нужно, и он начал разыскивать место, где бы можно было написать несколько слов; но все столы оказались заставлены всевозможными банками, склянками, блюдцами и флаконами.

Крестьяне, заметив растерянность доктора, наперебой предлагали ему кто свою спину, кто колени.

Наконец Людовик наткнулся на одну более других подходящую спину, употребил ее вместо стола и написал рецепт.

– Пошлите это сейчас же в аптеку, – сказал он сиделке.

Не успел он договорить эти слова, как рецепт вырвали у него из рук, и между крестьянами поднялась возня, так как каждый хотел быть полезен своему умирающему благодетелю.

Наконец, драгоценный лоскуток бумаги очутился в руках какого-то хромого, который, усиленно ковыляя, со всех ног понесся в аптеку.

– Послушайте, матушка, – сказал Людовик сиделке, – сейчас вам принесут микстуру. Давайте ее господину Жерару через каждые полчаса по половине ложки. Слышите? Не чаще, чем через полчаса и не больше, чем я сказал.

– Хорошо-с! Через каждый полчаса по половине ложки?

– Да, да, верно!.. А мне необходимо отправиться в Париж!

Больной вздохнул так тяжело и горько, точно в эту минуту расставался с последней надеждой на жизнь.

Людовик услышал этот вздох и понял, что за ним таилась страстная, отчаянная мольба о спасении.

– Съездить в Париж мне необходимо, но часа через три я вернусь узнать, какое действие произвела микстура, – сказал он.

– И вы уверены, что она его спасет? – проворчал старый хирург.

– Сказать, что я в этом уверен, значило бы выразиться слишком смело, почтенный коллега. Вы лучше, чем кто-либо другой, знаете, что человек никогда не смеет быть в чем-нибудь уверен, но…

Людовик еще раз взглянул на больного.

– Но я надеюсь, – закончил он.

Это слово вызвало новый одобрительный ропот в толпе.

В это же время больной снова приподнялся на своей постели.

– Через три часа? – переспросил он. – Хорошо. Толь ко постарайтесь не опоздать!

– Обещаю вам, что не опоздаю.

– Благодарю вас. Я стану считать каждую минуту до вашего прихода, – сказал больной, отирая со лба холодный пот, который со стороны каждый признал бы за предсмертный.

Людовик вышел вместе со старым хирургом, пропустил его в дверях впереди и вообще оказывал ему перед толпою все знаки глубочайшего уважения.