Она лежит на старой кровати и смотрит в белый потолок, но чувство такое, будто под ней не матрац с изношенными пружинами, а облако. И еще запах. Бесценный, неповторимый запах родного дома. Запах чистоты, побелки, лаванды, свежевыстиранных гардин, реки, плещущейся в конце усадьбы, груши, растущей под окном, и печки. Печь вычищена, подготовлена к зиме, и если открыть дверцу, то внутри запах дыма и золы. И еще пахнет дровами, они горкой лежат рядом с печкой – а вдруг посреди лета начнутся холода? Уже давно в доме стоит газовый водонагреватель, но папа печь не разбирает, с ней уютно, говорит он, особенно в стужу.
Старый дуб во дворе поскрипывает, щупальца лунного света медленно передвигаются по дощатому полу там же, где она наблюдала их еще совсем малышкой, прислушиваясь к дыханию мамы. В лесу ухает сова, и оттуда же шум воды, прибывающей в лоток, излюбленное место купания детворы, – на языке специалистов это звук от гидроудара. И от всего этого – от щербинок на досках, от потертостей на пороге, от рисунка, сделанного на обоях Зойкой в четыре с половиной года маминой помадой и голубыми тенями (кусок обоев вырезали и сунули в рамку под стекло, и теперь эта «картина» висит над кроватью), а также оттого, что этот дом ее всегда радушно принимал, – Зое хорошо здесь, как больше нигде в целом мире.
И еще ей хорошо оттого, что дочка рядом, – чего еще может желать материнское сердце? Щупальца лунного света подобрались к рассыпавшимся по подушке волосам Танюшки, и Зоя будто увидела себя, будто это ей четырнадцать и будущее еще так прекрасно. И она должна защитить своего ребенка, защитить все прекрасное.
Ее глаза наполняются слезами, она зажмуривается, вытирает влагу с виска, и тоскливое чувство невозвратимых потерь заполняет ее душу – так бывает всегда, когда она здесь, лежит на этой кровати, в этой комнате, свидетельнице ее девичьих переживаний, ее первой любви, так глупо и внезапно оборвавшейся…
– Это и есть пиковая дама? – хмыкает Зойка.
Она хочет показать, что женщина на экране, затянутая в черную кожу, в ней ничего, кроме брезгливости, не вызывает. Она хочет сказать что-то насмешливое, пренебрежительное, но у нее не получается, и она с трудом сдерживает себя, чтобы не сорвать экран телевизора со стены и не потоптаться по нему.
– Да, это Марина Дудина, – говорит Денис, – тридцати шести лет, в Харьков приехала из Курской области. Поступила в педагогический институт, на третьем курсе была отчислена по причине академической неуспеваемости. Занималась проституцией, содержала бордель, имела связи в милиции – поставляла девочек ночным патрулям, начальство обслуживала. После преобразования милиции в полицию связи не оборвались, но теперь она не бандерша, а блогерша.
Экран мелькает.
– Вот ее блог.
Зойка пробегает взглядом по тексту:
К горлу подступает противный ком, и Зойку вот-вот вырвет.
– Знаешь, я даже не ревную, – бодрится она, – ревновать тут глупо… Ну, что еще интересного ты мне покажешь?
– Пока все.
– Понятно. Денис, а ты уверен, что вы взяли всех участников банды?
– Да.
– А если кто-то остался на свободе и решит нам отомстить?
– По нашим данным, группа состоит из шести человек: Марина и Леонид Дудины, Владимир и те трое, которые были в вашем доме. В соответствии с программой защиты потерпевших, способствующей пресечению криминального преступления, твоя семья остается под нашей защитой до конца судебного процесса. Александр тоже, – добавляет он после короткой паузы.
– Значит, нам с Таней не о чем волноваться? Она может возвращаться домой?
Денис положил локти на стол:
– Зоя, все не так просто… Насчет Тани… – он кашлянул, будто прочищал горло, – забирать ее еще не время.
– Не время? Почему? Вы же всех поймали.
– Мы должны еще кое-что проверить. Пойми, если бы не наши с тобой отношения, ты бы пока ничего не знала. Я встретился с тобой для того, чтобы тебя успокоить.
– А что именно вы еще будете проверять?