Мое преступление

Когда поезд, пыхтя, дополз наконец до Паддингтона, я выскочил из него неожиданно резво. Задняя часть поезда была огорожена, вокруг стояли полицейские, но никто не подходил близко. Они что-то охраняли и одновременно прятали. Возможно, это была смерть в одном из ее самых шокирующих обличий, возможно, что-то подобное Мертхэмскому делу[76], густо замешанное на человеческой злобе и тайнах и почти превозносимое за это, а возможно, что-то и похуже. Я с облегчением покинул станцию и вышел в город, где увидел смеющиеся лица, озаренные светом фонарей. С того самого дня и по сегодняшний я не имею ни малейшего понятия о том, какой странной истории тогда коснулся и что стало с моим попутчиком во тьме.

Перевод Ольги Образцовой

5. Человек, который знал слишком много

Хорн Фишер, второй по узнаваемости из честертоновских «сыщиков поневоле» – совсем не такой человек, как отец Браун. Он с рождения принадлежал к тем кругам, которые управляют Англией. Правда, эта принадлежность очень вскоре начала его тяготить, и в некоторых рассказах цикла Фишер подчеркнуто дистанцируется от нее, но в других вынужден снова вернуться к прежнему своему окружению. Хотя бы для того, чтобы исправить тот вред, который оно сумело навлечь на Англию, да и на весь мир. Исправить – или хотя бы постараться сделать это. Даже ценой своей жизни, если потребуется…

«Омут Езуса» принадлежит к первой группе рассказов. «Месть статуи» (в каком-то смысле это «Месть Британии»: ведь статуя, о которой идет речь в рассказе, символизирует именно Британскую империю) – ко второй. Вдобавок обоим ранее отчаянно не повезло с переводами: они были, но в обоих случаях оказались настолько слабыми, что с трудом позволяли разобраться в происходящем. Если же говорить о «Мести статуи», завершающем рассказе фишеровского цикла, то не позволяли вовсе. Так что у читателей этого сборника впервые появляется возможность по-настоящему ощутить дух и букву малоизвестного честертоновского текста!

Циклу «Человек, который знал слишком много» вообще издавна с переводчиками не очень везет. Среди историй об отце Брауне некоторые действительно нуждаются в новом переводе, но многие все-таки переведены полностью адекватно, а некоторые даже отлично. Однако среди рассказов о Хорне Фишере и его друге Марче соотношение это, деликатно выражаясь, выглядит… совсем иначе. Впрочем, сам он вряд ли стал бы на это жаловаться: ведь «Фишер» – не просто «рыбак»; в устах Честертона это слово отчетливо соотносится с понятием «ловец человеков»… И земной путь Фишера неизбежно становится его крестным путем.

«Мести статуи» – не просто финальный рассказ, но и самый трудный из них. А вдобавок и самый малоизвестный: даже английские издатели включают его не во все сборники. Во многом это связано с тем, что он словно бы выбивается из привычного жанра. Если другие истории о «ловце человеков» и его спутнике укладываются, пусть даже с большими оговорками, в направление, именуемое политическим детективом, то завершение цикла словно бы переносит нас в альтернативную историю. Причем Честертон подчеркнуто избегает давать четкие приметы времени, заставляя читателей самим определиться, что же они видят: недавнее прошлое (тогда перед нами «не такое» начало Первой мировой войны) или ближайшее будущее – и, значит, эта мировая война уже вторая.

В последнем случае рассказ не был «альтернативной историей» на момент его написания (1922 год), но стал таковой очень скоро. И продолжает оставаться по сей день.

Впрочем, Честертон, как предстоит убедиться читателям этого сборника, отнюдь не боялся экспериментов со столь необычным в его время жанром…

Омут Езуса

Эти двое мужчин повстречались на ступенях величественного здания, расположенного в Парке Приор. Один из них был архитектором, другой – археологом, и лорд Балмер, пригласивший их, легкомысленно счел, что будет правильно и естественно представить их друг другу. Расплывчатость и туманность мышления, стоит отметить, была свойственна лорду в той же мере, что и легкомыслие, четких логических связей он проводить не умел, а посему основной причиной знакомства послужило то, что в словах «архитектор» и «археолог» совпали три начальных буквы. Миру оставалось лишь замереть в благоговении перед таким способом мышления. Жаль, история умалчивает, не познакомил ли он, исходя из тех же соображений, дипломата с дипломантом, картежника с картографом, а доктора с докером.

Лорд Балмер был полным светловолосым молодым человеком с крепкой шеей. Когда он говорил, то беспрестанно жестикулировал: то бессознательно поигрывал перчатками, то вертел в пальцах трость.