Мое преступление

По пути к дому священника я не видел ни единого живого существа и не слышал ни звука. Тишина была поистине зловещей. Впрочем, на эти воспоминания, наверно, повлияло то, что случилось потом.

Два часа спустя лакей из Борроу-Клоуз разбудил меня, чтобы сказать, что Эвелин мертва. «Убита, сэр!» – выдохнул он и, не сказав больше ни слова, со всех ног побежал к дому доктора.

Перед этим я едва успел задремать. Под кровом Борроу не было спокойствия: я узнал это, едва появившись в здешних краях: прихожане, как обычно, оказались отлично осведомлены о том позоре, который покрыл семью Доннингтонов. И сколь бы мало симпатии тут ни вызывал сам сэр Борроу Доннингтон, дочерям его все сочувствовали.

Для меня Эвелин была уже как сестра. Я должен был жениться на Гарриет в сентябре, хотя теперь лишь Бог знает, что будет с нашими планами.

Люди часто смеются над предчувствием, хотя сплошь и рядом оно – всего лишь логика разума, ведущая войну против нашего оптимизма. Дело Саутби Доннингтона, казалось бы, завершилось одновременно с приговором суда, отправившего молодого человека за решетку, но я с самого начала опасался, что это далеко еще не конец; и именно Саутби Доннингтона, единственного сына сэра Борроу, я видел во сне, когда лакей разбудил меня вестью об убийстве.

Какая ирония природы! Единственный сын и его богатый отец: более разных людей было не найти! Особенность первого – безудержная, почти безграничная расточительность; второго же отличали почти такая же скупость и саркастический эгоизм.

Саутби Доннингтон был отправлен в Итон и Тринити-колледж (Кембридж), чтобы пройти там первоначальное обучение, необходимое для офицерской карьеры, но позорный эпизод в лондонском игорном притоне, после которого юноше пришлось предстать перед полицейским расследованием, завершил его университетский путь в первом же семестре. Он не мог даже сдать тот обычный экзамен, который требуется сейчас для поступления в Сандхерст[49]. Однако Саутби не видел для себя никакого иного призвания, кроме военного. Отчаявшись, он пустился во все тяжкие и, фигурально выражаясь, исчез в бурных волнах теневого мира Лондона. Напрасно его сестры умоляли сэра Борроу: баронет, подтверждая свое давешнее прозвище «сэр Железное Решение», отрекся от сына и принес клятву, что Саутби никогда более не переступит порог его дома.

Вскоре последовала катастрофа.

Из Лондона пришла весть об аресте юноши по обвинению в подлоге. Вскоре сын баронета был предан суду и, несмотря на все старания адвоката (труды которого оплачивали сестры молодого человека, отец не дал ни гроша), получил обвинительный приговор: три года каторги. Мы узнали, что он был доставлен в тюрьму Уормвуд-Скрабз, а через девять месяцев переведен в другое место заключения, Паркхерст, что на острове Уайт.

Не буду расписывать в подробностях ужасные для репутации семьи последствия этого прискорбного события.

Борроу-Клоуз – старинный особняк, расположенный между Эшдаун-Форест и Кроуборо. Эта округа всегда была мало населена и заслуженно считалась «местом, где никогда ничего не происходит». И то правда: на всем юге Англии еще следовало поискать поместье, столь прекрасное в своем уединении.

Особую славу ему принес раскинувшийся вокруг лес. Приусадебный парк в действительности тоже представлял собой первозданную чащу, заросшую подлеском так густо, что кое-где, возможно, ни разу не ступала нога человека. Повсюду в дебрях были разбросаны небольшие болотца, а солнечный свет пробивался сквозь переплетение древесных крон разве что в полдень – и то едва-едва.

Что касается самого особняка, то туда мало кого приглашали даже в ту пору, когда леди Доннингтон была там хозяйкой. После ее смерти усадьба оказалась столь изолирована от окружающего мира, словно погрузилась в средневековье.

Старый баронет не желал иметь ничего общего со своими соседями, а дочери боялись его до такой степени, что не только по дому передвигались на цыпочках, но и словно бы распространили этот принцип на всю остальную жизнь. Им всегда казалось, что если заговорить громче, чем шепотом, мир за оградой усадьбы немедленно посмотрит на них с любопытством – и это будет не к добру.

Впрочем, Саутби, несмотря на неудовольствие баронета, рискнул пренебречь святостью этого уединения. Во время первых и единственных каникул, выпавших на долю юноши, его друзья, веселые студенты, отметили свое пребывание в Борроу-Клоуз буйной пирушкой. Безусловно, они заметили красоту Эвелин и Гарриет, но столь же безусловно, что приговор суда не мог остаться незамеченным в Кембридже. После такого скандала мало кто из молодых людей осмелится упорствовать в прежних привязанностях – и, думаю, даже сам Саутби был удивлен, когда капитан Уильям Кеннингтон внезапно появился на сцене как искатель руки Эвелин, нимало не смущенный тем угрюмым приемом, который ему оказал сэр Борроу.

Он познакомился с Эвелин в доме своей тетки в Кенсингтоне примерно за три месяца до скандала с подлогом. Ее обаяние было способно увлечь любого мужчину, и я не удивляюсь, что молодой офицер был сражен в самое сердце.