Модноверие

У Никиты как раз стоял подрамник с уже натянутым холстом подходящего размера. Очертания фигуры сразу удачно легли на полотно, воображаемые цветовые пятна заняли свои места, первые тени упали правильно. Никита уже четко представил, глядя на подрамник, как пойдет работа. Похоже, странный заказ совпал с какими-то тайными желаниями души.

До вечера Никита возился с заказной картиной, пока не пришла с работы жена и не позвала ужинать. Подумав, он не стал ей пока ничего рассказывать, но ближе к ночи пиликнула электронка, сообщив о приеме письма.

В коротком тексте, присланном с адреса [email protected], повторялось приглашение принять участие в праздновании Перунова дня и прилагался скриншот карты, как добраться до места.

Власов, зевая и протирая уставшие от работы глаза, долго рассматривал карту и электронный буклет, посвященный общине «Дети Перуна». Все это выглядело очень любопытно…

Он опоздал, так как навигатор в машине завел своего хозяина немного в сторону от нужного места. Власову с трудом удалось развернуть машину на топком пятачке перед полуразрушенной старой гатью через самое настоящее болото. Подумать только! Едва не утонул буквально посреди столицы — Новая Москва все еще была мало заселена, и безлюдных, незастроенных пустошей и чащоб хватало!..

Вырулив обратно на проселок, Никита остановился и сверился с картой, потом ввел новые координаты в навигатор и лишь тогда спустя полчаса добрался до места — невысокого холма в излучине речки Нары. На его плоской макушке Власов с удивлением увидел самое настоящее древнее капище.

Обширная, хорошо утоптанная площадка в форме восьмиугольника, в центре тотемный столб с ликом бородатого божества, в котором Никита без труда распознал Перуна. По углам капища стояли небольшие плоские чаши с тлеющими углями, а в стороне, на самом яру над рекой пылал высокий костер, пожирая ритуальную ладью с дарами грозному богу.

Власов скромно приблизился к большой группе людей — мужчин и женщин, — собравшихся в центре капища в круг перед тотемным столбом. В середине круга Никита увидел статного мужчину в старинной одежде — рубаха по колено, опоясанная плетеным цветным кушаком, полосатые порты, заправленные в невысокие остроносые сапоги-поршни и прихваченные на щиколотках тонкими ремешками, тяжелый плащ с откинутым капюшоном. В правой руке человек держал длинный витой посох с навершием в виде волчьей головы. «Да он волхв!» — догадался Никита, останавливаясь в сторонке и прислушиваясь к напевному речитативу.

Человек с посохом явно произносил что-то вроде молитвы: «…приди-приди, Перун, отец наш! Освяти землю нашу молниями ясными да громами рясными! С алатырь-камня огня выкреши, огня выкреши — свет Перунов вкруг нас зажги! Пойдут сыны и дщери твои, светом твоим защищенные, на сечу лютую против тьмы иноземной. Возгорится Ведогонь в душах наших, и отступят вороги и недруги наши, навеки канут в водах безвестных. И восторжествует тогда Правь на всей земле нашей от века и до века!..»

Остальные в полголоса подпевали рефрен: «…приди-приди, Перун, отец наш!..»

Молитва закончилась, круг расступился, пропуская волхва. Высокий, на голову выше Власова, он неспешно подошел к художнику и положил ему вытянутую руку на плечо, словно совершая посвящение.

— Вот, братья и сестры, человек, сумевший разглядеть истинный лик отца нашего сквозь толщу забвения и написавший его светлый лик! — торжественно возгласил волхв. — Покажи нам Перуна, брат!..

Немного смущенный Никита снял с плеча большой тубус и извлек из него свернутый холст. Радостный вздох пронесся по толпе адептов, едва Власов развернул картину в поднятых руках. А потом началась настоящая праздничная суматоха. Откуда-то грянула самобытная музыка — дудки, бубны, свирели, трещотки, — запылали несколько малых костров за пределами капища, появилась дорожка из тлеющих углей — древнее испытание воли и веры. Потом прикатили несколько бочонков с пивом и медовым вином.

Власова окружили улыбающиеся женщины, ему поднесли огромный бычий рог, наполненный медом. Никита выпил, как полагалось, до дна, и дальнейшее осталось в памяти урывками.

Он смутно помнил, как прошел по угольной дорожке, как сражался с кем-то на деревянных мечах, бегал за кем-то — или от кого-то? — по редколесью, озаренному сполохами нескончаемого костра на берегу. Потом были танцы на капище вокруг тотемного столба, но уже с прикрепленным к нему холстом с портретом Перуна. Было пиршество на влажной от ночной росы траве, и чьи-то нежные и жаркие объятия. В какой-то миг Никита вдруг осознал себя стоящим перед Перуном и неистово шепчущим одну и ту же фразу: «…меня, отец! Выбери меня!..»

Потом было пронзительное и мгновенное ощущение всезнания и всесилия, будто некто на пару ударов сердца приоткрыл завесу неведения, заслоняющую миры и времена от глаз людских, дабы не искушать несмышленышей — рано еще!.. Но беззвучный голос внутри себя Никита запомнил крепко: «Ты сможешь!..»