Модильяни

Чеховская, однако, всегда отрицала, что их нежные чувства когда-либо переходили во что-то большее: «Слишком часто о Модильяни и обо мне писали глупости, что я когда-то была его любовницей или позировала ему обнаженной». Она говорила: «Я знала, что он меня любил, но я чувствовала по отношению к нему только дружбу». Должны ли мы верить этому? Люния была симпатичной молодой одинокой женщиной. Ее муж, друг детства Зборовского, был призван на фронт, затем объявлен «пропавшим без вести», но так и не вернулся. Она осталась одна, переехала в дом Зборовских, но за ней осталась квартира на улице де Сен. Вместе с Амедео они «часто блуждали по Парижу, и в эти дни он совсем не пил». Зная о той страсти, которую Амедео питал к понравившимся ему женщинам, разве можно исключить, что во время одной из этих романтических прогулок двое молодых людей, симпатизирующие друг другу, заходили в пустующую квартиру на улице де Сен?

В это же время произошел жутковатый случай, который упомянут в воспоминаниях Люнии, хотя и не относится напрямую к Модильяни, а скорее к Утрилло. После одного из своих ужасных запоев Морис был помещен в психиатрическую лечебницу. По просьбе Амедео Люния часто заходила проведать его. Утрилло был заперт в четырех стенах, где продолжал рисовать, сходя с ума от желания выпить. Однажды, в нарушение правил, женщине удалось тайно под одеждой пронести бутылку вина. Когда Утрилло узрел неожиданный подарок, он сделал резкое движение к нему, бутылка упала на пол и разбилась. В то, что произошло потом, почти невозможно поверить: Утрилло бросился на четвереньки и стал языком лизать пол, глотая вместе с жидкостью стекло и забыв обо всем на свете.

Любовные взаимоотношения с Люнией длятся довольно долго, поводов для свиданий и совместного досуга предостаточно. Но все же не она стала женщиной, которой в жизни Амедео суждено затмить Беатрису Хестингс.

В ряду известных нам любовных похождений Моди в годы войны стоит и связь с Симоной Тиру. Она родилась в провинции Квебек в семье канадца и француженки, ее родители были зажиточными людьми. Причем настолько, что Симона могла позволить себе жить в Париже без особых проблем. С Модильяни у нее было много общего: туберкулез, пренебрежение к любым доводам благоразумия, полное отсутствие заботы о деньгах, которые она кидала на ветер. Почти во всех воспоминаниях она предстает как скромная девушка, поклонница музыки, неплохая пианистка, очень милая. Одно из основных своих достоинств — необыкновенно красивую грудь — она выставляла напоказ при первой же возможности.

Симона сразу же влюбилась в Амедео, можно даже сказать, была им околдована. Какой-то подруге она похвасталась, что ей удалось соблазнить Модильяни, и он, случайно узнав об этом, пришел в неописуемый гнев. Однажды вечером, когда Симона и Амедео сидели за одним из столиков в «Ротонде», туда в компании Альфредо Пина явилась Беатриса Хестингс. Амедео сразу начал нервничать, произошла яростная ссора, бутылка разлетелась на куски, и один из них поранил бровь Симоне. Пролилась кровь, но оставшийся после этого случая шрам стал для канадки знаком ее нового положения.

Симона полюбила Моди пылко, с полной самоотдачей, без какой-либо инстинктивной женской хитрости — тайной подкладки любого чувства. Она была наивной и бесхитростной девушкой и хотела, чтобы Амедео вел себя с ней так же, не понимая его противоречивой и сложной натуры. Она никогда не могла осознать того, что если отношения Амедео с невыносимой Беатрисой худо-бедно продлились два года, то это значило, что он нуждался в смене декораций, эмоциональных взрывах. Но все эти всплески чувств никогда не являлись залогом вечной и безумной любви.

В одном из писем за 1919 год, опубликованных впоследствии Джованной Модильяни, Симона Тиру просит у Моди прощения. Здесь любовь обнаруживает себя с почти бесстыдной откровенностью, но этих строк достаточно, чтобы ощутить недолговечность этого союза: «Я Вас слишком любила и теперь так сильно страдаю, что умоляю об этой милости. Я буду сильной… Здоровье мое ухудшилось, туберкулез, к сожалению, делает свое дело… Мне хотелось бы только получать от Вас поменьше жестокости. Взгляните на меня по-доброму, умоляю. Утешьте меня немного, я очень несчастна и прошу только о малой толике участия, которая мне бы сильно помогла…»

Не так много усилий нужно для того, чтобы грусть и боль превратить в счастье, но этого не случилось. Более того, по непреложным законам равновесия в любви произошло обратное. Чем больше Симона навязывает себя Модильяни, тем более Амедео отдаляется от нее.

Один из эпизодов является хорошей иллюстрацией взаимоотношений Симоны и Амедео. В 1917 году Модильяни работал над двойным портретом семейства Липшиц, самым большим из своих полотен. Он рисовал уже пару недель, стояла плохая погода, несколько раз Симона приносила Амедео то шарф, то пару сухих ботинок: это была забота женщины о любимом мужчине, как символ жертвенности. Липшиц так поразился этой нежности, что сказал об этом Амедео. Модильяни небрежно обронил: «Ах, эта глупая курица…»