Модификаты

— Это… это ни на что не похоже… — задыхаясь, прохрипел мой энгсин, умудряясь хранить неподвижность там, внизу. Бесконечно щедро, опять же, позволяя мне руководить процессом так и с той скоростью, какая комфортна мне. — Я не могу… не могу… сказать… нет слов… Ничего не было лучше…

Его язык заплетался, как у абсолютно пьяного, веки теперь отяжелели, почти скрыв потерявшие фокус глаза, вся кожа снова засверкала испариной, приобретая оттенок жидкого червонного золота, да и я сама ощущала себя абсолютно одурманенной и разгоряченной, как никогда в жизни. И да, какие-то секунды или вечность спустя неподвижности стало недостаточно, и я начала свое скольжение вверх, к пусть временному, но такому тотальному опустошению. Неимоверно медленно, давая обоим пережить все мельчайшие нюансы удовольствия. Голова Рисве упала, будто была слишком тяжела для него, но тут же поднялась, как только я начала обратный путь, стремительно опускаясь. Он вскинул руки, его пальцы конвульсивно скрючились, пока он явно боролся с желанием схватить меня за бедра и ускорить, усилить, насадить. И именно это проявление его воли и заботы в таком, практически невменяемом состоянии, неожиданно что-то окончательно отпустило, освободило во мне, и я была больше не в состоянии осторожничать. Я дико жаждала взять моего мужчину… не просто впустить в себя, а отдаться целиком, забирая при этом и его всего без остатка. Захотела открыть дорогу тому взрыву, что уже сформировался во мне еще с момента нашего первого поцелуя, а может, и раньше, но я его душила, боясь, что он уничтожит меня прежнюю. Сейчас я больше ничего не боялась.

— Поцелуй меня, — чуть ли не прорычала, как одержимое животное сквозь рваные выдохи, и, стиснув широкие запястья, потянула руки Рисве, накрывая ими мои ягодицы. — Двигайся со мной. Нам все можно.

Мои бессвязные слова сработали как гигантский фейерверк, сигнализирующий о безнадежном крушении любых остаточных наших попыток сдерживаться. Рисве подхватывал каждое мое движение встречными толчками настолько идеально и гармонично, будто только для этого и был рожден. Я уже не отдавала себе отчет, кричу ли или шепчу, позвоночник круто изогнуло в предоргазмической судороге, и все-е-е. Я превратилась в нечто безвольно-невесомое, что сорвалось с чувственного обрыва вниз-вниз-вниз, чтобы воспарить в итоге, ликуя, как последняя идиотка.

Рисве сначала согнулся точно в свирепой муке, содрогнулся всем огромным телом и взревел, словно мифический ошалевший монстр, переживая собственный экстаз. Его реакция прокатилась дополнительной волной кайфа, и я просто плыла на своих ощущениях, впитывая все, даже малейшие сокращения и рывки его внутри меня и великолепные волны дрожи мускулов снаружи. Мы замерли: я бессильно обвисшая на бурно дышащем Рисве, грудь к груди, все жидкости тел общие, воздух один на двоих. Свершилось? Что теперь? Мы вместе? Навсегда-навсегда? Никакого обмана, притворства, предательств и разочарований во веки веков? Но разве это не фантастика чистой воды? Можно я об этом подумаю потом-потом… через сто лет.

ГЛАВА 30

Похоже, что я даже отключилась на какое-то время, потому что пришла в себя от того, что Рисве что-то бормотал в мои волосы, оглаживая бока от уровня груди до ягодиц едва ощутимыми прикосновениями. Отдельных слов я разобрать не могла, больше всего это напоминало какую-то певучую скороговорку.

— Что ты там шепчешь? — преодолевая ленивую истому во всем теле, я подняла голову и взглянула в лицо своему энгсину. Необычайно довольное и при этом сосредоточенное лицо, надо заметить.

— Я молюсь Духам о ребенке, Софи. — Рисве глубоко вздохнул, и меня подкинуло на его объемной груди, как на морской волне. Между телами повсюду опять возникло трение и скольжение, высекающее искры нового возбуждения, несмотря на совсем недавнее чувственное опустошение после большого взрыва. Нам нужна вода и как можно скорее.

— Тебе не кажется, что заговаривать о детях — это как-то поспешно после первого же раза? — Я отвела глаза, скрываясь за неловкой улыбкой, и начала сползать с Глыбы. — Нам бы помыться.