Модельер

— Этими перчатками без пальцев ты хотел сказать, что человечество уже ничего не способно изменить в своей жизни. Оно катится по наклонной в пропасть и не способно даже схватиться за край обрыва, чтобы предотвратить падение. Так, получается?

Развивал их в совсем уж гротескные концепции, от которых хотелось лезть на стену.

— Это просто женские перчатки, — говорил Влад.

— Тогда всё нормально, — Савелий моментально переключался с одной концепции на другую. — Я понимаю. Тогда тебе нужен мужской костюм в виде пальца.

— Зачем?

Влад откладывал инструмент (будь то карандаш, гелевая ручка или игла с ниткой) и готовился слушать.

— Современная женщина считает себя самостоятельной. Но это иллюзия. Пальцы её белы и беззащитны от внешних воздействий. И тут, как всегда — и история это подтверждает, — на помощь приходит мужчина-палец…

Сав обладал величайшей возможностью излагать мысли ровно, как будто перед этим долго работал над ними при помощи рубанка и шкурки. Другое дело, что мысли у него были такие, над которыми можно хохотать до приступа икоты.

По большей части Влад только кивал. Он знал, что работа закончена, и что ему больше ничего не хочется менять. Во всяком случае, на данный момент. Всё может измениться, и через год, возможно, Владу захочется вынести все эти тряпки на помойку. Но пока что он был удовлетворён. Хотя, иногда излияния Зарубина помогали нащупать верную дорожку в им же самим заданном направлении, посмотреть на свою работу под другим углом.

Однажды Влад спросил его:

— Какова твоя цель?

— Что?

— Ну, цель? Чего ты добиваешься? У каждого есть цель. Ты же не просто так околачиваешься здесь и пытаешься мне помочь?

Зарубин подтянул к животу колени и с хохотом завалился на кровать, так, что Влад получил возможность созерцать рисунок на подошве гирь, которые Сав носил на ногах и называл обувью. Эти гири, возможно, имели ещё одну нетипичную функцию: не давать владельцу расстаться с земной атмосферой и выйти на орбиту.

— Вот умора!

Влад хранил молчание, которое медленно, но верно перетекало в молчание сконфуженное. Он не мог понять, насколько некорректно построил вопрос: то, что он построил его некорректно, даже не вызывало сомнений — любой социальный контакт в его жизни напоминал попытку форсировать реку без карты бродов.

Сав посерьёзнел. Он упёрся ладонями в софу, словно спортсмен, который после тренировки везде пытается найти такие округлые, холодные, и такие знакомые брусья.

— Где ты всего этого нахватался? В книге «Как писать книги»? В буклетах по истории костюма?

Влад не ответил, и Сав продолжил, тоном, каким отец может передавать сыну какие-то важные, по его мнению, жизненные навыки. Влад терпеть не мог подобных наставлений: отец истово заботился о том, чтобы эти знания прижились, он вколачивал их затрещинами, словно гвозди.

— Запомни, приятель, часто всё происходит без цели, просто так. Однажды, помню, ещё в школе, на уроке химии я слушал, что нам объяснял Пал Степаныч. Его редко слушают, но тема была интересной, и я… а, что я оправдываюсь! Это не так уж важно. В общем, я спросил: какова закономерность? И он ответил: никакой! Хаос заполняет вселенную и мы все как частицы, участвующие в одном большом химическом процессе. У него есть направление, в котором он протекает, — Сав загибал пальцы, — есть условия, которые эти направления задают. Но что в итоге будет с реагентами, не знает никто.

Влад попытался сделать выжимку из того, что только что услышал:

— То есть ты влил себя в меня и хочешь посмотреть, что получится?

— Никто никогда не задумывается о высоких целях и далёких перспективах. Все просто едят, пьют и срут, и делают, что им интересно. Мне интересно находиться — он возвёл очи горе — в этом твоём храме искусства. Вернее, антиискусства. Ты, как средневековый алхимик, иногда выкидываешь такие номера, что просто умора. Понял?

Что до Влада, по его мнению «номера» как раз выкидывал Сав. Он ответил застенчиво:

— Я просто пытаюсь разобраться, как всё это работает.

Савелий щёлкнул пальцами.

— Ах! Ах! Как со всеми этими твоими швами и подвывертами?

— Со швами и подвывертами полегче, — честно ответил Влад.

Остаток дня и половину следующего Зарубин ходил, как будто рассасывал какую-то ужасно долгую, и не слишком вкусную конфету. А потом спросил:

— А что до тебя?

— До меня? — Влад был занят работой. Он частенько был ею занят, так что Савелий привык разговаривать со спиной друга. Даже странно видеть иногда его лицо. Спина Влада, по мнению Зарубина, могла выражать даже больше эмоций: позвонки странно выгибались и выпирали сквозь рубашку, когда Влад был в задумчивости, мышцы предплечий, натягиваясь под кожей, виртуозно рисовали улыбки, смущение и удивление, и Сав очень быстро научился их распознавать. А когда друг злился — почти небывалый случай, — спина была идеально прямая, будто натянутая тетива лука.

Сав вздохнул.

— Помнишь наш вчерашний разговор? Ну, про химию, литературу и чёрти чё?

— Ну.