Многорукий бог далайна

Постепенно он начал выяснять, как живёт страна. Но только выяснять, а не понимать, поскольку понять это было невозможно. Здесь и в самом деле ничто никому не принадлежало, всё было общее. Никому не дозволялось иметь ничего, что отличало бы его от других. Но если с вещами выполнение закона можно было контролировать, то ел каждый в свой живот, и проверить съеденное не удавалось. На обширных полях процветало воровство. По ночам целые толпы отправлялись на соседние оройхоны красть несозревший хлеб, а навстречу им выползали другие толпы, но с тою же целью. Общинники пытались выделять сторожей, но это лишь ухудшало положение: красть со своих полей было удобнее. Незрелая хлебная трава, которой в иных местах и цэрэги лакомились редко, здесь была на каждом столе, зато хлеба не хватало. Опасаясь грабежа и понимая, что попавшее в общие житницы потеряно навсегда, жители кололи бовэров, не давая им вырасти, сбивали туйван прямо с дерева, обдирая при этом цветы и не щадя зелёных плодов. Нигде во всём мире вино не было таким кислым. Если бы не наыс, исправно подраставший каждую ночь, в стране вовсе наступил бы голод.

Те крохи, что всё же бывали собраны, следовало делить поровну между едоками. Неудивительно, что новых людей в общину не принимали, и Маканый был совершенно прав, говоря, что женщина с ребёнком нигде не найдёт места, ведь её надо кормить. Более того, община имела право за богохульство и иные прегрешения против истинной веры изгонять своих членов. В результате даже среди поклоняющихся дьяволу старейшин не было столь ревностных блюстителей церковного благочиния и добровольных инквизиторов, как среди вольнолюбивых добрых братьев.

Единственное, что создавало в стране подобие порядка, была армия. Цэрэги следили, чтобы взаимное воровство не переросло в откровенный грабёж, и за это каждый оройхон был обложен данью, причём не процентом с урожая, как в земле вана, а определённой, раз и навсегда установленной нормой. Горе тем общинам, которые не сдавали в срок положенного количества хлеба и иных произрастаний, добрые братья-цэрэги в таких случаях на время оставляли доброту и сурово наказывали виновных.

Армия была многочисленна, хорошо обучена, прекрасно вооружена и не терпела конкурентов. В стране действительно не было бандитов, отчасти из-за того, что ровная береговая линия не оставляла им достаточно места, в основном же потому, что большинство разбойников легко находили себе место в рядах цэрэгов.

Страна добрых братьев была самой обширной в далайне, но всё же не могла прокормить ни себя, ни своё войско. И войско нашло выход в войне. Если граница между царством вана и старейшинами была относительно мирной, а Торговый оройхон оправдывал своё название, то на другой границе у старейшин война не утихала. Цэрэги братьев атаковали противника чуть не ежемесячно. Чаще всего их атаки бывали отбиты, но иногда отрядам удавалось прорваться через заслоны. Тогда они сбрасывали в далайн вражеские ухэры и грабили идолопоклонников до тех пор, пока старейшины не подтягивали подкрепления. Удержаться в чужой стране, снабжаясь через длинную полосу мёртвых земель, братья не могли – и уходили. Но даже обречённый на неудачу, но поначалу успешный поход делал его участника обладателем множества запретных, но таких притягательных вещей. Поэтому каждый новый набор солдат стремился на войну.

Отряды стражников не только воевали и поддерживали порядок, они брали на себя заботу об изгнанных общинами, не допуская, чтобы те становились бродягами, давали им еду и работу. В царстве доброты редко наказывали людей. Шооран лишь через неделю с удивлением узнал, что он не был осуждён за шпионаж, а, напротив, получил права гражданства, устроен на работу и теперь вместе с остальными возлюбленными братьями всего-лишь отрабатывает свой хлеб.

Однако, как её ни называй, каторга оставалась каторгой. Выяснив всё, что хотел, и поняв, что Яавдай он здесь не найдёт, Шооран начал готовиться к побегу. Для бегства ему была нужна только обувь. Босиком по огненному болоту не побежишь, а буйи, в которых они работали возле аваров, на ночь отбирались. Вообще в стране одни цэрэги имели право носить обувь, остальные ходили босиком, и Шооран не раз думал, что такой запрет куда действенней запретов на ножи или хлысты. Хорошо, что сияющий ван не додумался до такого или же не смог ввести новшество из-за всеобщего злоупотребления башмаками и буйями.

Разрешить вопрос с обувью Шооран не успел, судьба распорядилась иначе.

В тот день начинали макать новый ухэр. Казалось, всё было готово: клеевой раствор вонял на аварах, бревно, хоть и старое, но годное в дело, заново отполировано и густо смазано салом, но Маканый был недоволен. Он размахивал руками и злобно свистел:

– Уеёфки тъянь! Тууха!

Прибежал оружейник, ведавший хозяйством. Взглянул, куда указывал Маканый, и приказал начинать.

Но Маканый заартачился.

– Офоуётша! – твердил он.