Многогранники

В этот момент он понял, что его план обречен на провал, потому что поцеловать любимую девушку так, чтобы ей не понравилось, чтобы, более того, она испугалась и возненавидела тебя, оказалось непосильной задачей. Во-первых, потому что в момент, когда ее губы приоткрылись навстречу, Роман окончательно смирился с тем, от чего бегал многие месяцы: он влюблен, и спорить с этим бесполезно; а во-вторых, стоило Маше ответить на поцелуй, как он понял, что не сможет сделать ей больно. В теории все было легко. Он понимал, что, если сейчас рассмеется, скажет гадость, пошутит на тему ее неверности Волкову, она его возненавидит, потому что прекрасно осознавал, чего стоило честной, справедливой Маше прийти сюда, зная, что Димке будет больно. Но на практике попытки убедить самого себя: «Вот сейчас я перестану ее целовать и скажу гадость, еще секунду…» — результата не приносили. Секунда шла за секундой, а остановиться он был не в состоянии.

Маша обняла его за шею, и Роман понял, что, если не сделает что-либо прямо сейчас, пути назад не будет. Невероятным усилием воли он запретил себе быть нежным и подался вперед, заставляя Машу отступать до тех пор, пока она не уперлась спиной в дверцу холодильника. Вот здесь она снова должна была испугаться, но в ее поцелуях, хаотичных и быстрых, страха по-прежнему не было, и Роману пришлось признать, что он — идиот, который сделал все еще хуже.

Он разорвал поцелуй и, отстранившись, уперся лбом в холодильник. Вопрос «что мы делаем?», по сути, не был для Романа вопросом. Это была констатация факта, что он — лузер, который не заслуживает ни друзей, ни девушки, ни чьего-либо нормального отношения. Ответа Маши он не разобрал, но зато почувствовал, как она расстегнула пуговицу на его рубашке. Вот тут Роман напрягся окончательно, потому что так далеко в попытке испугать Машу он заходить не собирался. Он вообще надеялся, что все закончится после его предупреждения о поцелуе. Маша смотрела так доверчиво и восторженно, была такой красивой, что Роман понял, что он пропал. Еще никогда ничей другой взгляд так не выворачивал его наизнанку. Куда там Эмме с тем глупым спором, стоившим ему в итоге друга! Куда Монике и Лиззи! Хотя и та и другая Роману правда нравились, и с обеими у него дело дошло до секса, но таких эмоций, с которыми ты не знаешь что делать, он не испытывал никогда. Наверное, в этой чертовой Москве и правда вирус.

А потом Маша поцеловала его сама, и, когда прошел первый шок, он понял, что отвечает на ее поцелуй. Единственное, чего он себе, к счастью, не позволил, — обнять ее в ответ.

Потом он пытался спасти ситуацию диалогом, и вроде бы все даже стало налаживаться, но ровно до того момента, пока Маша не рассказала про поцелуй с Волковым. Роман на миг перестал дышать от обиды. Он очень надеялся, что выглядит спокойным и отстраненным и что Маша, у которой тоже, оказывается, был план, не видит, каково ему сейчас.

Проверить, будет ли страшно целоваться с кем-то кроме Волкова… Ну а что? Вполне хороший план. Главное — действенный. И будешь, конечно, смотреть с восторгом и восхищением, когда станет понятно, что все преодолимо, что целоваться нестрашно, а значит, и с Волковым все решаемо.

Роман мигом забыл, что он хотел обидеть и испугать Машу, чтобы она наконец ушла. Сейчас он был обижен и испуган сам. Обижен, потому что быть запасным вариантом оказалось, мягко говоря, неприятно. А испуган потому, что слишком много узнал о своих чувствах к Маше во время этого злосчастного поцелуя.

После того как он уверил Машу, что Волков не причинил бы ей вреда, она неожиданно разозлилась. Это сбило его с толку, но Роман решил ничего не выяснять. Просто нужно было убедить ее уйти и забыть все как страшный сон. Он попытался донести эту мысль до Маши, но она вдруг сказала, что он ей нравится, и все реплики, четко выстроенные у него в голове, улетучились. И все снова пошло не по плану. Потому что сделать Маше больно после ее признания смог бы только конченый подлец. Таким Роман пока еще не был, поэтому он честно озвучил ей причину, по которой ей лучше уйти. Он сказал даже больше, чем хотел. И вдруг оказалось, что признаться в симпатии к Маше легче, чем сказать вслух о том, что он продолжает считать Димку другом и не может снова сделать ему больно. Маша обозвала его трусом, и Роман с горечью понял, что победил. Оказывается, победа может остаться за трусом, если он вовремя скажет правду. Эта мысль окончательно выбила его из колеи.

Глядя на то, как Маша уходит, Роман малодушно решил оправдаться. Понял, что если оставит все так, то легче будет сразу сдохнуть, потому что презрение человека, который тебе дорог, отравляет жизнь почище яда. Уж Роман-то знал об этом не понаслышке.