Многогранники

— Я не кусаюсь, Рома, — сообщила Маша и уселась на диван, скрестив руки на груди.

Крестовский после некоторых раздумий молча сел рядом и повернулся к Маше. При этом его колено случайно коснулось ее, и он тут же отодвинулся.

— Ты слышал, что я сказала? — спросила Маша, глядя на него в упор.

— Да. Только это пройдет.

Это был не тот ответ, на который рассчитывала Маша, поэтому она спросила:

— Откуда такая уверенность?

— Маша, я не могу влезть в отношения Димки во второй раз. Ты слышала про историю с Эммой. Ужин на «Рене» был ошибкой. Сегодняшний поцелуй был ошибкой в квадрате. Это моя вина, я не должен был.

— Почему ты винишь только себя? Это я сюда пришла. Я хотела, чтобы ты меня поцеловал, я…

Маша осеклась, когда поняла, как Крестовский на нее смотрит. На нее никто никогда так не смотрел. Будто она — центр вселенной. Маша протянула руку, чтобы коснуться его щеки, но он, отдернув голову, встал:

— Тебе пора, Маша.

Голос Крестовского прозвучал непривычно жестко, и Маша подумала о маме и Крестовском-старшем. Наверное, тот выглядел и говорил так же. Впрочем, мама вспоминала, что они так и не поговорили, потому что Лев трусливо сбежал. Что ж, у его сына оказалось больше мужества. Хотя, может быть, дело в том, что у него просто не было возможности избежать этого разговора.

Маша молча встала, не зная, что еще сказать. Что обычно говорят, когда мир вдруг рушится в одночасье, когда человек, в которого ты умудрилась влюбиться, сначала целует тебя, так нежно, так по-особенному, смотрит так, будто проникает под кожу, а потом говорит, что ты непременно должна уйти?

Крестовский вновь взъерошил волосы, попробовал улыбнуться, но у него, к счастью, не вышло. Улыбнись он сейчас своей голливудской улыбкой, Маша точно разревелась бы.

— Маша, прости, — начал он. — Ты мне… тоже нравишься. Очень. Именно поэтому я… — он запнулся, подбирая слова. — Я уже наделал глупостей на две жизни вперед. Окончательно добивать Волкова я не хочу. Он считает тебя своей девушкой, пусть даже и не взаимно, а я считаю его своим другом. Я не могу.

Крестовский говорил таким тоном, будто Маша была непроходимо тупой и не желала понимать очевидных вещей.

— Вы — два идиота! — не выдержав, выкрикнула Маша. — А ты к тому же еще и трус, — уже спокойнее добавила она и пошла к выходу.

Они оба решили, что она принадлежит Волкову, и им обоим было абсолютно наплевать лично на нее, несмотря на то что она им типа нравится.

Подхватив с пола сумку, Маша попыталась быстро обуться, но одна из туфель лежала на боку. Маша зло пнула ее, чтобы та перевернулась, но туфля улетела под вешалку. От такой подставы Маша едва не разрыдалась. Какая же она дура! Напридумывала себе что-то.

Бросив сумку на пол, она присела на корточки и потянулась за туфлей.

— Маша, пожалуйста, — раздалось над ее ухом.

Маша подняла голову. Крестовский стоял на коленях совсем рядом и смотрел так, как смотрел на нее четыре последних дня.

— Ты идиот, — тихо сказал Маша.

Он кивнул и, подавшись вперед, прижался губами к ее виску. Маша закрыла глаза.

— Прости меня, — услышала она. — Я правда трус. Прости. Мы можем переписываться, если хочешь. Созваниваться. Я всегда тебя поддержу. Ты можешь звонить в любое время, правда.

Маша, поднявшись на ноги, наконец обулась. Крестовский тоже встал. Он выглядел несчастным и потерянным, и Маше непременно стало бы его жалко, если бы ей самой не было так тошно.

— Знаешь, мы не сможем стать друзьями, Рома. Это так не работает. Удачи тебе в Лондоне, счастья тебе и вообще… — Маша говорила какие-то шаблонные фразы, понимая, что замолчи она сейчас — и слезы потекут ручьем.

Где-то в глубине квартиры зазвонил мобильный Крестовского, но он даже не шелохнулся, продолжая смотреть на Машу.

— Не будешь отвечать? — стараясь, чтобы голос звучал непринужденно, уточнила она.

Крестовский помотал головой, глядя на нее во все глаза.

— Ну пока. Удачи, — улыбнулась Маша.

Мобильный Крестовского зазвонил снова. Крестовский вновь на него не отреагировал. Вместо этого шагнул к Маше и крепко ее обнял. Маша тут же уткнулась в его плечо и поняла, что никогда не испытывала такой смеси эмоций. Она будто целую жизнь прожила за последние полчаса. Ее мир успел рухнуть, возродиться, рухнуть вновь. Злости больше не было, и на гордость сразу стало как-то наплевать. Вероятно, дело было в чемоданах, которые стояли посреди квартиры немым напоминанием о его скором отъезде.

Маше казалось, что она могла бы стоять так вечность, улавливая запах его кожи за нотками одеколона и кондиционера для белья. Крестовский осторожно поцеловал ее в макушку. Маша обняла его за шею и, привстав на цыпочки, во второй раз за сегодняшнюю жизнь сама поцеловала его в губы, понимая, что ей совершенно плевать на завтрашний день; сегодня она планировала заполучить воспоминания, которые будет лелеять бессонными ночами, и Крестовский, ответивший на ее поцелуй, кажется, собирался ей это позволить.

Телефон смолк, и Маша, улыбнувшись в губы Крестовского, собралась было пошутить, что весь мир может подождать, однако в ее сумке заиграла вторая сюита Баха.