Многогранники

Вдруг оказалось, что месяцы намеренного игнорирования пространства вокруг Волкова, в котором неизменно находилась Маша, не уберегли его от того, чтобы столько всего о ней узнать. Например, она не всегда хмурилась от досады. Иногда она делала это от неловкости. Еще она очень быстро писала, а если смотреть на нее достаточно долго, краснела и низко склоняла голову к тетради, над которой мелькала ее ручка. В такие моменты Роман отворачивался, потому что чувствовал себя виноватым в том, что ее достает. Обещал себе больше так не делать, но не проходило и пяти минут, как его взгляд сам собой устремлялся в ту сторону.

Совесть молчала, потому что на барной стойке в его квартире лежал распечатанный электронный билет до Лондона. К тому же это ведь не вмешательство в дела Волкова. Он ведь с ней даже не разговаривает.

В среду Роман написал заявление на отчисление, но так и не отдал его в ректорат. Вместо этого все четыре пары он размышлял, не выбросить ли его и не написать ли новое на академический отпуск. Вот только не факт, что Юла вернется в Москву, тем более не факт, что станет доучиваться. Так что ему не было смысла возвращаться. Доводы были разумными, но заявление на отчисление так и лежало в его сумке до самой пятницы, когда наконец в универ пришел Волков.

Одновременно с облегчением Роман испытал досаду. Волков одним своим видом вытеснил из головы Романа всю сентиментальную чепуху. Видя боковым зрением, как Маша и Волков привычно беседуют, Роман понял, что он все-таки идиот. Стоило тут торчать четыре дня, зачем-то наблюдая за чужой девушкой… Мог бы улететь еще во вторник, а Волкову позвонить по видеосвязи.

Злясь на себя за тупость, Роман задержал Волкова после первой лекции и сообщил, что уезжает. Волков на миг стал таким, каким Роман помнил его по тем временам, когда они еще были друзьями: растерянным и ожидающим ответа. Причем такого, который ему понравится. Такого ответа у Романа не было. Он попробовал шутить, но выходило тупо, потому что Волков смотрел так, будто вправду не хотел, чтобы Роман уезжал, и это было как удар под дых. Потому что они ведь не были больше друзьями.

А еще Роман всей кожей чувствовал взгляд Маши, которая сидела тихо, как мышка, но смотрела так, будто мстила за эти четыре дня, когда Роман ее разглядывал. Он понимал, что краснеет, несет ерунду, но ничего поделать с этим не мог.

Зато после признания на душе стало легче. Правда, нехорошо вышло с Машей. Он даже не попрощался, потому что позорно сбежал; но как вышло, так вышло. К лучшему.

Роман занес заявление в ректорат и отправился домой. Он планировал переодеться и погулять напоследок по Москве, купить сувениры Стиву и ребятам, подарок деду. Но к нему пришла Маша.

У Романа было несколько секунд на принятие решения, и он его принял: взвешенно, без эмоций. Раз достоверно изобразить незаинтересованность не получилось, он поступит иначе. Это ведь во благо. Правда, от того, что он собирался сделать, его ощутимо потряхивало, но это ерунда. Он справится. Обязательно. Волков ему за это еще спасибо скажет. В каком-то другом, идеальном, мире.

Свой план Роман решил осуществлять постепенно. Сначала продемонстрировал недовольство по поводу Машиного прихода. Она явно смутилась, но уходить не спешила. А ведь как все было бы просто, уйди она сразу. Затем начались расспросы, и Роману пришлось рассказывать об особенностях жизни детей в Лондоне. Все это время он про себя молил ее уйти, но она вместо этого стала выпытывать о причинах его отъезда.

А потом Маша неожиданно взяла его за руку, и Роману пришлось убрать руку со стола, а после и вовсе сбежать на кухню под предлогом налить чаю, потому что ему нужно было собраться с силами. Вдруг оказалось, что быть подонком не так-то просто.

Когда Маша подошла к нему со спины и коснулась его кулака, Роман едва не опрокинул на пол чайник с кипятком. Он еще не был готов, но Маша-то об этом не знала и своими действиями невольно форсировала события, особенно когда прижалась щекой к его спине.

Роман на автомате что-то говорил, а сам убеждал себя в том, что вот сейчас он все сделает как надо. Соберется и сделает.

Нанести осознанный удар, глядя человеку в глаза, было не просто сложно, это ощущалось физически больно. Роман мысленно проклинал отца, который с детства вбивал ему в голову нормы морали и правила поведения с девушками. В итоге Роман смалодушничал — предупредил Машу о поцелуе. В его идеальном мире после этих слов она должна была отшатнуться, броситься к выходу, как тогда в каюте, но она усмехнулась и качнулась в его сторону. Роман, запретив себе рефлексию, шагнул вперед и поцеловал ее в губы.