Мнемоскан

Служба проходила в маленьком зале с десятком круглых столиков, каждый из которых был рассчитан на четверых. Здесь играли в настольные игры, проводили лектории и тому подобное. Гроба не было, но телестены демонстрировали множество изображений Карен и её кривобокой улыбки. У одной из стен было множество цветов, но я пришёл достаточно рано, чтобы заметить, что лишь небольшая их часть настоящие, срезанные, по-видимому, в оранжерее; остальные — сотни и сотни их — были голограммами, которые обслуживающий персонал включил лишь после того, как я вошёл.

Смайт, одетый в чёрную водолазку и тёмно-серый пиджак, обращался к собравшимся, стоя на краю зала.

— Карен Бесарян продолжает жить, — говорил он. Он носил полуочки и глядел сейчас поверх них. — Она живёт в сердцах и умах миллионов людей, наслаждавшихся её книгами или снятыми по ним фильмами.

Двое служителей начали тихо обходить собравшихся, вручая каждому узорчатый кубок с красным вином. Это меня удивило. Карен была еврейкой, а красное вино я видел только на католических службах. Я принял предложенный мне кубок, хотя голова до сих пор болела — интересно, когда она уже перестанет?

— Но более того, — продолжал Смайт, — она живёт и телесно, там, на Земле. Нам должно быть грустно от того, что произошло здесь, но мы должны также и радоваться: радоваться тому, что Карен успела совершить переход, тому, что она продолжает жить дальше.

В толпе собравшихся послышалось одобрительное бормотание, сопровождаемое, однако, сдавленными рыданиями.

И Смайт с готовностью откликнулся на них.

— Да, — сказал он, — очень печально, что Карен больше нет с нами. Нам всем будет очень не хватать её ума и храбрости, её силы и её очарования Юга. — Он подождал, пока служители раздадут последние кубки с вином. — Карен была не особенно религиозна, но она гордилась своим еврейским наследием, и поэтому я хочу предложить тост из Талмуда. Дамы и господа, вино, которое вам раздали, разумеется, кошерное. Пожалуйста, поднимите бокалы…

Мы так и сделали.

Смайт повернулся к ближайшей к нему телестене, показывающей лицо Карен с её спокойной полуулыбкой. Он поднял свой кубок к экрану, провозгласил: «Лэхаим!», и затем отпил из него.

— Лэхаим! — повторили мы все и тоже выпили.

Лэхаим! За жизнь!

Мы сидели в гостиной Карен в её доме в Детройте и смотрели телевизор. Зазвонил телефон. Карен взглянула на определитель звонившего.

— Гмм, — это было всё, что она сказала, прежде чем принять вызов. Сигнал видеофона был выведен на телеэкран, которому пришлось растянуть картинку больше, чем позволяло её разрешение; возможно, старые биологические глаза Карен этого раньше не замечали.

— Остин, — сказала она появившемуся на экране мужчине с ястребиным лицом. — Что стряслось?

— Привет, Карен. Э-э… кто это с тобой?

— Остин Стейнер, Джейкоб Салливан.

— Мистер Стейнер, — сказал я.

— Остин мой адвокат, — сказала Карен. — Ну, один из них. В чём дело, Остин?

— Гмм, это… э-э…

— Деликатное дело? — сказал я и встал. — Я пойду… — я чуть не сказал «приготовлю кофе», но это было бы смешно. — Пойду схожу кое-куда.

Карен улыбнулась.

— Спасибо, милый.

Я удалился, чувствуя спиной взгляд Стейнера. Я пошёл в другую комнату — комнату, посвящённую хобби Райана, делам давно минувших дней. Я осматривал комнату, почти не обращая внимания на доносящиеся из-за двери тихие голоса, когда услышал, как Карен зовёт меня:

— Джейк!

Я заторопился обратно в гостиную.

— Джейк! — повторила Карен, на этот раз тише. — Думаю, ты должен это услышать. Остин, повтори то, что мне только что рассказал.

Лицо Стейнера скривилось ещё больше, словно ему в рот попало что-то очень неприятное на вкус.

— Сын миз Бесарян, Тайлер Горовиц, обратился ко мне с ходатайством об утверждении её завещания.

— Её завещания? — переспросил я. — Но ведь Карен жива.

— Тайлер, похоже, считает, что биологическая версия Карен скончалась, — сказал Стейнер.

Я посмотрел на Карен. Эти искусственные лица и правда не слишком хорошо передают эмоции; я понятия не имел, о чём она думает. Однако я тут же повернулся обратно к Стейнеру.

— Пусть даже так, — сказал я. — Карен всё равно жива — здесь, в Детройте. И биологическая Карен хотела, чтобы эта Карен обладала всеми её юридическими правами личности.

У Стейнера были тонкие тёмные брови. Он приподнял их.

— По-видимому, Тайлер хочет, чтобы суд решил, является ли такая передача прав законной.

Я покачал головой.

— Но даже если Карен… то есть её… гмм…

— Кожура, — сказал Стейнер. — Так это называется? Её сброшенная кожа.

Я кивнул.

— Даже если её кожура скончалась, как мог Тайлер об этом узнать? «Иммортекс» не разглашает такую информацию.

— Вероятно, подкупил кого-то, — сказал Стейнер. — Ну сколько бы пришлось заплатить кому-нибудь в Верхнем Эдеме за то, чтобы он дал знать, когда кожура истлеет? Учитывая, сколько денег стоит на кону…

— А это много? — спросил я. — То есть, не всё состояние, а та часть, что причитается конкретно Тайлеру.

— О, да, — сказала Карен. — Остин?