— Эй! — сказал я, чувствуя себя неловко оттого, что я говорю в голос, когда вокруг никого нет.
— Это я. Джейк Салливан.
— По-видимому. И ты — не биологический прототип, не так ли?
— Но предполагалось, что будет лишь один такой, как мы. В одном экземпляре.
— Гмм, я — легальная копия.
— А где ты сейчас?
— Но где именно ты находишься?
— Как она выглядит?
— То же самое.
— Что ещё есть в этой комнате?
— А окна? Ты можешь выглянуть на улицу?
— Ты можешь выходить из комнаты и возвращаться в неё, когда захочешь?
— Ладно, где ты провёл вчерашнюю ночь?
— В чём ты находишься? В синтетическом теле?
— Я тоже. Там кто-нибудь есть? Другие мнемосканы?
— В Детройте.
— Неважно. — Забавно: чего я смутился-то? Да ещё перед самим собой. — Но я был в нашем доме в Торонто.
— Да.
Похоже на то.
— Без малейшего понятия. Но это неправильно. Предполагалось, что будет сделан лишь один экземпляр.
— Что-что?
— Э-э… ну…
— Послушай, что бы «Иммортекс» ни задумала, её нужно остановить…
— Я тебя не слышу. Связь прерывается.
И он исчез. Надеюсь лишь, что у него достало соображения не раскрывать свои карты.
Смерть Карен Бесарян стала шоком для всех. То есть, умом я, конечно, понимал, что кожуре оставалось жить совсем недолго, но реальная смерть одного из них взбаламутила всю нашу лунную общину.
Мне нравилась Карен, и я любил её книги. Большинство из нас ещё не обзавелись связями на Луне — мы знали друг друга ещё недостаточно долго. Но Карен безусловно успела оказать влияние на многих, хотя я не мог сказать, сколько из тех слёз, что я видел, было пролито по ней самой, а сколько — по самому себе и своей близкой кончине, ставшей такой очевидной с её смертью. Я был вдвойне выбит из колеи, потому что смерть Карен произошла сразу после моего излечения. Я старался об этом не задумываться, но это было очень похоже на работу какого-то закона сохранения жизненной силы.
Мне было приятно узнать, что для Карен будет устроена поминальная служба. Я знал, что «Иммортекс» не сообщит об этой смерти никому на Земле, но компания всё же понимала необходимость упокоения, в прямом и переносном смысле.
Он был не слишком религиозен, этот наш кошачий рай Хевисайда. Полагаю, это и не удивительно: те, кто верит в жизнь вечную, вряд ли станут заниматься переносом сознания. Тем не менее очень благообразный мужчина по имени Габриэль Смайт, низкого роста, с платиновыми волосами, румяным лицом и хорошо поставленным британским выговором провёл очень хорошую, по большей части светскую службу. Присутствовало большинство здешних обитателей; нас здесь было около двух десятков. Я сидел рядом с Малкольмом Дрэйпером.