Мне все равно

Настоящий ли я, интересно? Мне кажется я пока еще только заготовка. Болванка. Которую только-только начинает обрабатывать мастер.

А мастер отличный. Жизнь.

И мне вот в эту минуту дико хочется стать реально настоящим. Чтобы вот эта девочка, чью руку я сжимаю, могла гордиться. Чтобы ей не приходилось за меня… бледнеть.

Коршун объяснил в двух словах что произошло, я толком не понял, потому что в башке бомбило, что Лерке плохо, что она… что совсем… висит на волоске, на ниточке. Что там случилось я потом выясню.

И кому-то мало не покажется.

- Рома…

- Да, мышь?

- Пере- дай…что…бы, - говорит с трудом, голоса нет совсем, хрипит, - ма-ме не зво… звонили, пожа…

- Вот так! Сами накосячат, а потом боятся мамке сказать. – это фельдшер, говорит устало, меня сначала шкварит, тащит огрызнуться, но кому от этого будет легче?

- Зачем вы так? Вы же не знаете ничего? Она… Лера не косячила, её… над ней просто решили поиздеваться. А мать её уехала к отцу. Правильно, что она не хочет её волновать.

- Всё равно придется сообщить, мало ли что… Нужны взрослые родственники. А не братья… к тому же… не родные.

- Я позвоню. Сам.

Пишу сообщение классной, прошу её не тревожить мать Леры, еще надо Варьку Сёмину предупредить, её мамаша вечно лезет не в своё дело.

- Ром… - мышка шепчет тихо-тихо… - ты… обиделся, да? Ты поэтому уехал?

- Тише, малыш, молчи, тебе, наверное, нельзя разговаривать.

- Я не хотела тебе говорить… что заболела… боялась, что ты… что ты меня дома оставишь…

Что? Заболела? Когда? Ничего не понимаю, и меня трясёт от страха за неё. Я пытаюсь себя убедить, что он простуды не умирают. Нет. Не может с ней ничего страшного случиться. Просто не может!

Я… я ведь не смогу тогда? Не смогу.

- У меня температуры была… и горло… я боялась тебя… заразить… Про… прости…

- Мышка, ты… ты что?

Наклоняюсь к её ладошке, прижимаюсь лбом, виском, губами…

Чёрт… чё-ёрт!

Я думал, она меня отталкивает! Навоображал себе! А она просто боялась, что я пойму, что она заболела! Заразить боялась. Дурёха моя… Малышка моя.

- Лерка, я люблю тебя, слышишь? Люблю! Всегда буду рядом! Никогда не бойся мне говорить правду, ладно?

- Молодёжь, разлепляйтесь, приехали. Документов у девчонки, конечно, никаких?

- Если надо, я всё привезу…

- Да, не надо, наверное, раз вы в платную, по знакомству… тут только деньги надо.

Дальше все происходит стремительно – и в то же время снова как слоу-мо. Как тогда, когда я Лерку из-под «бэхи» отца Да Винчи вытащил…

Леру перекладывают на каталку, везут, что-то оформляют, задают вопросы. Я в коматозе каком-то.

Суета, суета, суета, маета, забирает тебя у меня темнота, пустота, я один, без тебя, не живу, я молю будь со мной, я одну тебя… Навсегда.

Коршун и Селена ехали за нами. Странно видеть их вместе. Девчонка дрожит, руками себя обнимает. Коршун набрасывает на неё свою куртку, она пытается освободиться, а он внезапно обнимает её, прижимая спиной к своей груди.

Черти.

Ухмыляюсь. Да, ну и дела.

Выходит, огромный Товий. Как всегда громогласный.

- Племяш, рассказывай, куда опять попал?

- Не я попал.

- Добрый вечер, Товий Сергеевич, это…

- Он добрый? У девицы вашей подозрение на пневмонию. Щепкин, онколог, отец её? Помню у него дочка была с таким редким именем. Калерия. Две было дочки.

- Да, две. Старшая умерла. – говорю то, что Лера сама редко кому-то рассказывала. Товию можно.

- Родители в Израиле, да? Оба?

- Мать на днях уехала. Лера просила им не сообщать.

- Не сообщать нельзя. Но ты не бойся. Я позвоню сам. Успокою. Нормально всё будет. Организм молодой, крепкий. Несмотря на то, что тощие вы все, как анчоусы.

Смеется. Интересно, почему анчоусы, а не селедки?

- Одевайтесь теплее, дети, - это он говорит, глядя на Коршуна и Селену, - вам еще рожать. А то потом сидите тут, крокодиловы слезы пускаете.

- Дядя Товий, ну…

- Я рожать не собираюсь. – ну, конечно, Селена не может смолчать.

- Да я надеюсь, что нет. Сначала школу закончи, и, желательно институт, потом можно. Да, матери передай, что насчёт реабилитации Глеба я договорился.

Так. Стоп. Товий знает семью Селены? Интересное кино.

Вижу, как у Коршуна сжимаются челюсти. Но он молчит, почему-то только сильнее сжимает девчонку, которая дергает плечами.

- Пусти.

- Тихо, не ори, ты в больнице.

- Товий Сергеевич, а… можно мне остаться с Лерой?

- Нельзя, разумеется. Но утром можешь навестить, я распоряжусь.

- Пожалуйста, я… мне надо сейчас её увидеть.

- Надо! А доктору надо ей процедуры сделать и капельницу поставить.

- Пожалуйста.

Реал для меня сейчас вопрос жизни и смерти. Мне надо! Надо увидеть, взять за руку, почувствовать.

Чтобы верить в то, что она живая, что она есть, но она мне не приснилась.

- Ждите тут.

Товий уходит, я сажусь в кресло, стоящее в холле. Закрываю лицо руками.

Чёрт, если бы я не взбрыкнул? Если бы я пошёл за ней! Если бы я…

И тут только на меня обрушивается внезапно, словно тысячи тонн пепла вулканического на Помпею…