Мне повезло: я всю жизнь рисую!

Мы думали сделать с ним совместную книжку. У меня накопилось множество шаржей на актеров, писателей, художников — российских, американских, французов, итальянцев. Сергей начал придумывать смешные, остроумные, изящные подписи…

В конце июля 90-го года он позвонил, поздравил меня с днем рождения. Мы с женой долго уговаривали его приехать, было много знакомых — нью-йоркских и из Питера. Но он ехал на дачу к Лене и сыну Коле.

«Я боюсь, что у тебя выпью и начнется запой…»

…Запой начался через месяц.

А после смерти началась всероссийская слава Сергея Довлатова.

Печатались книги огромными для тогдашней России тиражами (общий тираж 4 томника — 250 тысяч), ставились фильмы, спектакли, издательства судились за право издания собрания сочинений.

И сразу же «мутным потоком» хлынули воспоминания его «друзей-приятелей», многих из них он вообще не знал (книга «Ножик Довлатова» начинается фразой: «Я никогда не видел Довлатова…»), а некоторых и знать не хотел, что очевидно из изданной переписки с Игорем Ефимовым.

В 500-страничном труде Соломона Волкова «История культуры Санкт-Петербурга» из 12 строчек о Довлатове 6 — следующие: «Обаятельный, саркастичный великан Довлатов, фанатик своего ремесла, внутри предложения никогда не ставил двух слов, начинающихся с одной и той же буквы, но читатели, как правило, не замечают этого жесткого авторского самоограничения».

Это сомнительное достоинство (обходился же любимый им Чехов без этого) повторяется в сотнях воспоминаний, написанных как под копирку, но с обязательным присутствием фамилии «Довлатов» на обложке, что гарантировало читательский интерес к книге. «Довлатов на автоответчике», «Мне скучно без Довлатова», «Довлатов и окрестности», «Довлатов вниз головой», «Иудейство Довлатова», «Воспоминания Довлатова», «В кругу Довлатова».

Я нарисовал картинку: Довлатова, как надутую куклу на парадах «Мейсиса», несет бесконечная толпа его «мемуаристов», большинство нарисованных мемуаров — пародии на существующие книги.

После публикации этой «изорецензии» в газету посыпались возмущенные письма. Меня обвиняли в оскорблении памяти «… великого сына России, стоящего в одном ряду с Набоковым, Баланчиным, Цветаевой, Бродским» (цитата из письма). Но я уверен, что самому Сергею картинка бы понравилась.

Нарисовал я Сережу и в смешной книге-пьесе «Борщ сквозь слезы» Наума Сагаловского, о котором Довлатов писал: «Много лет я проработал редактором, Сагаловский — единственная награда за мои труды. Я его обнаружил… Я притащил его в «Новый американец…»

В пьесе Сергей фигурирует как «писатель Мулатов».

А еще я часто рисовал его в иллюстрациях к рассказам, фельетонам, заметкам для газет и журналов.

А обложку к Довлатову я все же сделал. И не одну…

ЕВГЕНИЙ ЕВСТИГНЕЕВ

Среди тысячи дружеских шаржей, нарисованных мною, есть особенно мне дорогие, на людей, с которыми мне выпала удача быть близко знакомым или дружить.

В 1969 году театр «Современник» приехал на гастроли в Ленинград, и кто-то привел ко мне в мастерскую Евгения Евстигнеева, и мы как-то сразу с ним подружились и виделись почти каждый вечер. Его семья отдыхала на юге, моя жена Вика была в экспедиции с киногруппой, дочка Юля — на даче с бабушкой, а я получил заказ — сделать зарисовки спектакля «Современника» для Театрального музея. Я посещал все представления, а потом мы ехали в гости. Я возил его в мастерские к художникам, а диапазон его «гостеваний» был самый широкий, от всеми любимого драматурга Александра Володина до каких-то поклонниц, совершенно неожиданных. Однажды мы оказались в роскошной квартире в старом особняке на ул. Петра Лаврова. Стол ломился от «дефицитных» явств, а за столом сидели какие-то странные девушки — перезрелые «комсомольские богини» из провинции — слушательницы Высшей Партийной школы в Таврическом дворце. Одна из них, знакомая Жени ещё по городу Владимиру, где он работал в театре, и организовала «приём» на квартире у преподавательницы — пышной обкомовской дамы с «халой» на голове. После обильного ужина начались какие-то «деревенские» танцы «с отбоем», все хотели потанцевать с Евгением Александровичем. Вообще, женщины его обожали — но и он их тоже, всех — от звёзд театра и кино до горничных и официанток.

Популярностью он пользовался фантастической, и всенародной любовью.

Однажды я проехал на Невском на красный свет. «Спокойно, не нервничай» — сказал сидящий рядом Женя, и когда гаишник собирался поставить мне «дырку», вышел из машины.

«Мишаня, а где тут у вас сигареты можно купить?» — спросил он своим неподражаемым голосом. Гаишник и дружинники буквально обалдели. «Вот здесь, Евгений Александрович, вот магазин «Табак», а гаишник, улыбаясь, вернул мне права, взял под козырек и ласково и доверительно порекомендовал: «Езжайте осторожней, Михаил Самуилович, такого человека везёте…»