Сам Автор относится к Берлиозу с очевидной симпатией. В лице Воланда он даже пытается в последний момент как-то предостеречь, уберечь Берлиоза. И в самом деле, Берлиоз не так плох для своего времени, стремительно уходящего вместе с
Да, гуманисты начала ХХ века практически в один голос говорили о «новом человеке», о роли науки в его воспитании и утверждении. Никто из них не представлял, как это должно произойти, но свято верил в близкое чудо пришествия «нового человека». Атеизм этих гуманитариев был предметом их гордости, но представлял собой всего лишь вывернутый наизнанку религиозный догматизм. Вместо научного объяснения исторических фактов и социальных явлений, связанных с религией и вообще с откровением как формой знания, «гуманитарии» просто отрицают значение этих фактов, принижают их до уровня суеверий и мифов диких народов. Разумеется, любая попытка влить новое знание в эти вывернутые наизнанку «ветхие меха» ведёт к гибели сосуда.
Теперь попытаемся понять, почему именно 1929 год стал столь критическим для обобщённого образа советского гуманитария. Вряд ли только усилиями Булгакова, осчастливившего одного главного редактора одной главой из первой версии Романа. 1929-й – это год Великого перелома не только в политике и экономике, но и в идеологии. В июне 1929 года состоялся первый Всесоюзный съезд безбожников, настоящий шабаш советских «гуманитариев». Однако пострадавшими в ходе кампании новых гонений на церковь, разрушения храмов, оказались не только верующие люди. Одной из главных жертв Великого Перелома стала сама гуманитарная наука.
В порядке самозащиты внешнего – «ветхих мехов наизнанку», из общественных дисциплин изгонялось всё живое, противоречащее марксистской атеистической или экономической догматике. Ведущие учёные, творцы новых теорий, которые были условно лояльны советской власти и стремились помочь развитию страны, оказываются в застенках или на Соловках, упоминание которых так задело Берлиоза. Флоренский, Лосев, Кондратьев, Чаянов – даже этого краткого списка достаточно, чтобы понять обобщенный образ отрезанной головы советской гуманитарной науки, которая в силу творческого импульса революции была одной из передовых в мире. В общем-то, она и впрямь стала жертвой комсомольского
Итак, наши гипотезы дают нам вполне убедительную интерпретацию встречи коллективных образов, послужившей завязкой всего сюжета московской части Романа. Однако всё вышеизложенное – это лишь где-то половина всех скрытых смыслов, обнаруженных в первой главе Романа.
21. Разоблачение обмана
Кажется, я забыл предупредить читателей о существовании ещё одного правила толкования притч. Один и тот же символ или образ может иметь два и более пусть близких, но различных смыслов. Это не значит, что нужно выбирать между разными толкованиями, все эти смыслы имеют своё собственное значение. Даже краткий текст иметь несколько слоёв глубины, а значение образов определяется отдельно в каждом из подходящих контекстов. Это правило вполне подходит и для первой главы Романа. Два слоя скрытого смысла мы уже обнаружили: первый, когда сравнивали завязку Романа с параллельным сюжетом «Фауста», и второй – на основе параллелей с Евангелием от Иоанна. Но 1929 год был годом Великого Перелома не только для общественных наук, но и в творческой биографии самого Автора. Было бы просто странно, если бы Булгаков, имея в виду 1929 год, каким-то образом не отразил начало работы над Романом.
Однако начнём мы разговор об автобиографическом слое смыслов, как и полагается, с немедленного разоблачения всех этих фокусов! Неужели среди читателей и в самом деле встречаются ещё наивные люди, полагающие, будто в тысяча девятьсот двадцать каком-то году на Патриарших прудах могла состояться встреча трёх подобных субъектов как Берлиоз, Бездомный и тем более Воланд? Не может быть, чтобы кто-то всерьёз поверил в эти фантазии?!
Граждане! Вас намеренно вводят в заблуждение! Не было в прошлом веке в Москве ни редакторов, ни поэтов с такими фамилиями, не говоря уже о консультантах по чёрной магии. Никто даже близко похожий не ходил по аллее у Патриарших, разве что в голове у самого Автора!