МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ №1, 2013 (4)

Вырос Марк в тесном, но не шумном дворике южного приморского города, где все знали всех и обо всех знали все. Жили бедно, и каждая вещь в доме служила, как правило, до тех пор пока не приходила в полную негодность. Игрушки, одежда и обувь переходили в пользование от старших к младшим, знаменитые швейные машинки и ножницы фирмы «Зингер» работали, не уставая, на несколько поколений. Ничего почти не выбрасывалось – иногда отдавалось что-то кому-нибудь из соседей. Правда, через пару дней после этого, в подаренной вещи вдруг возникала необходимость, что становилось предметом эмоционального разговора между хозяйственной бабушкой и набожным дедом. Дедушка говорил, что сожалеть о благородном поступке нельзя: добро, отданное в мир, добром и вернется. Чем же, попробуйте ответить, мог «поживиться» в дворике этом старьевщик? Но периодически, по какому-то составленному им для себя самого графику передвижения по городским кварталам, он оглашал привычную тишину чудовищным, с точки зрения литературного русского языка, выкриком: «Старый вищь покупаем!» И, представьте себе, с пустым мешком не уходил. Может быть, потому, что даже несколько рублей, добавленных к семейному бюджету после продажи за бесценок каких-нибудь тряпок из сундука, по счастью не тронутых молью, были всегда очень кстати.

На Марка скупщик барахла действовал пугающе. Худой, смуглолицый, морщинистый, с редкой бородкой он был для впечатлительного мальчика противовесом Старику Хоттабычу из любимой сказки, представляясь волшебником злым, принявшим облик старьевщика для темных дел. Марку казалось, что колдуя над попавшими в его руки вещами, которые раньше принадлежали другим людям, этот черный маг узнает их секреты и тайны – для того чтобы потом сильно навредить. И Марк каждый раз, заслышав протяжный голос старьевщика, умолял бабушку ничего ему не отдавать. Он наблюдал за тем, как выходил скупщик из квартир, в которые его зазывали, и Марку казалось, что в глазах старика видится злой, и даже адский блеск.

...Минули десятилетия. Зрелым уже мужчиной Марк с женой и двумя детьми уехал из города юности в другую страну, тоже поселился у моря, где иногда накатывались на него волны ностальгии, но не столь сильные, чтобы поманить вдаль и заставить снова менять судьбу. И в этой жизни тоже присутствовали персонажи далекого уже детства, хотя и вне замкнутого пространства двориков, которое не было здесь в традициях, разве что в исторической части древней столицы. А старьевщиками нового времени оказались арабы. С характерным для них акцентом выкрикивали они через громкоговорители на языке идиш: «Алте захн!», разъезжая на грузовичках времен чуть ли ни Британского мандата. И снова Марк не мог избавиться от мысли о том, что намерения у этих людей недобрые, что они больше высматривают, чем занимаются делом – скупкой старья. Одним словом, кроме недоверия, ничего другого к представителям этой профессии Марк не испытывал. Но если со старьевщиками можно было не иметь никаких дел, то со старыми вещами не контактировать было невозможно: они ведь всегда находятся рядом с обновами.

* * *  

Что таится внутри старой вазы?
Я прошу ее: «Заговори!»
Этой вазы бы слушал рассказы
День за днем, от зари до зари.

Ваза была из прочного белого немецкого фарфора. По форме напоминала она бочонок, но в отличие имела небольшое расширение кверху с отверстием, диаметр которого составлял около тринадцати сантиметров. Вазу украшал продольный и поперечный орнамент, а в середине с передней стороны красиво смотрелся выпуклый овальный венок из симметрично расположенных листьев. Сколько ей было лет, сказать трудно. А вот о том, как оказалась она в нашей семье, Марк знал по рассказу дедушки. Его отец, то есть прадед Марка, владел небольшой типографией в одном из городов Северного Кавказа. Среди его клиентов был богатый человек, образованный, интересовавшийся литературой и искусством, ездивший по делам в Европу. У него скопились вещи, которые в тех краях можно было увидеть только в его доме. Перед самой революцией 17-го года человек этот заглянул в типографию – попрощаться, сообщив, что оставаться в этой стране больше не может и спешно уезжает. Он попросил хозяина предприятия зайти к нему с сыном в тот же вечер, поскольку хочет оставить что-то в память о себе людям, выполнявшим самым лучшим образом его заказы и просьбы. Вечером в доме, который до этого служил образцом порядка, все было перевернуто. Большую часть гостиной занимали чемоданы, коробки, сумки и тюки. Но некоторые предметы были специально не упакованы – они предназначались для подарков, причем, как выяснилось, на выбор получателей. Прадед Марка готов был ограничиться чем-то одним (и на том спасибо), но покидавший Россию интеллигент сказал так: