Надо было видеть, с какой радостью простолюдины крушили своего тельца, но больше всех меня удивил Эл своей мудростью – увидев энтузиазм своих подданных, он, как истинный вождь, возглавил процесс свержения ложного божества. «Благословен Господь, Бог наш, Владыка мира…» – пищал он громче всех. Это мне Рафаэль перевел…
– Шавуот да и только, дарование Торы, – сказал я, пока Шмулик допивал колу. – Шмуэль-рабейну.
У Шмулика зазвонил мобильник.
– Yes, – сказал он по-английски, а затем еще три раза с некоторым интервалом повторил: – Yes, yes, yes!
Отключив телефон, он тяжело вздохнул и сказал:
– Прости, меня ждут.
– Но ты же не досказал! – взмолился я.
Шмулик выразительно посмотрел на часы.
– Да я почти закончил. Уж не знаю, где они все это прятали, но притащили не менее сотни килограмм золота. Мы с Рафаэлем снарядили целую экспедицию и под покровом ночи доставили груз в Консепсьон. Там мы отпустили носильщиков, надеюсь, они с Божьей помощью благополучно вернулись в племя, а нам предстояло заказать Ковчег Завета.
– Так правы те, кто считает, что Ковчег Завета следует искать в Израиле?!
– Не совсем. Его половина в Америке: мы честно поделили добычу с Рафаэлем, – сказал Шмулик, пожимая мне руку. Он подошел к своему роскошному автомобилю и, уже открыв дверцу, крикнул: – Ну а ты-то как?
– Будет хорошо! – ответил я, мысленно превращая свой «форд» в «понтиак». «Форду» это понравилось.
Так вот почему Шмулик говорил по-английски. Его, наверное, затребовал господин посол… И машина, конечно, посольская. Жаль, не догадался взглянуть на номер. Простолюдин это я. Обвести меня вокруг пальца ничего не стоит. Чертов Барон Мюнхгаузен!
Я решительно сдвинулся с места, вошел в подъезд, забыв проверить почтовый ящик. Лифт был занят, и я взлетел на четвертый этаж, прыгая через ступеньку. Злость перерабатывалась в кинетическую энергию.
Я вломился в собственную квартиру. Шон уже вернулся из шахматного кружка.
– Папа, папа! Знаешь, что случилось?
– Нет.
Лучшая новость – отсутствие новостей. Я стремглав добрался до дивана, но по телевизору уже рассказывали про погоду, причем явно повторяли вчерашнюю запись.
– Так что же случилось? – спросил я сына, приглушив звук у телевизора.
– В Патагонии нашли потерянное колено!
– Да ты что?! Не может быть!
– Они молятся единому Богу, носят на голове фиговые листки и делают обрезание!
– И главным пророком у них пророк Шмуэль?
– Откуда ты знаешь, папа?
– Догадался. И что теперь?
– Они находятся на первобытном уровне развития, бронзовый век!
– И их привезут в Израиль?
– Нет. Когда им рассказали, что есть еще страна, где люди исповедают иудаизм, они посовещались и предложили нам перебраться к ним. Места всем хватит. Там столько озер в округе.
– Понял, – сказал я, кажется, в первый раз обманув сына.
Наталия ИПАТОВА
ВРЕМЯ НЕВИННОСТИ
Человек в смешном костюме бродил по горам, размахивая руками и иногда подпрыгивая от возбуждения. Видно было, что он ничуть не затруднен неверной извилистой тропой, и альпеншток в его руке дирижировал горам и небу, и кустам альпийских рододендронов, как будто именно этот альпеншток заставлял птиц петь, а ручьи – звенеть. И когда в одной из долин проглянули черепичные крыши крохотной деревеньки с возвышающимися над ними колокольней и крышей ратуши, человек в широте душевной стал дирижировать и ими, и даже говорил с ними вслух.
Ответа он, впрочем, не ждал.
Следует сказать, пожалуй, почему его костюм был смешон. Это не был костюм клоуна, который редко вызывает усмешку у взрослого человека, потому что надевающий костюм клоуна явным образом заявляет о своем намерении быть смешным. На человеке была обычная пиджачная пара, но – ярко-коричневого цвета, в этих краях хозяйки так испокон веку красили домотканый холст. Длинный мясистый нос его седлали очки в толстой черной оправе, седые волосы окружали лысину и собственною волею стремились к небесам.
Этот человек определенно был счастлив.
− Величие и вечность! – восклицал он, тыча альпенштоком в облака. – Непреложность нравственных законов, коренящихся в базисе сотворенного мира! Добро, отделенное от зла так же, как свет отделен от тьмы, а суша от моря!
Он опустил взгляд на деревушку, утопавшую в зелени далеко внизу, казавшуюся отсюда такой крошечной, что впору ей уместиться на его ладони.
− И малое, − продолжил он с теплотой в голосе. – Все это суетное копошение в поисках мирских благ, все эти ревности, страдания, любви, привязанности, тщеславие ремесленников и домохозяек, горечи и веселия, все это одною лишь гармонией связано с поистине высоким. Гармония приподнимает малое к великому, сближает землю и небо.
Он расхохотался.
− Это делаю я! – закричал он в небо, потрясая своею тростью. – Я придаю им великий смысл! Я спасаю их для вечности. Я поднимаю их к небесам. Я делаю малое частью вселенной. Я все могу. Я – бог!
В это время снизу из долины донесся удар колокола. «Бог» осекся и сверился с брегетом, извлеченным из жилетного кармана.
− Как я, однако, увлекся, − пробормотал он. – Теперь придется поспешить, чтобы успеть вовремя!