Млечный путь

— Ну тебя к черту! Скажи лучше, могу я на тебя рассчитывать?

…Петька жил на последнем этаже роскошного «сталинского» дома на Тверской, по соседству с Елисеевским магазином.

Дождавшись темноты, мы, высадив чердачную дверь, выбрались на крышу. Петька обвязал торс специальной альпинистской веревкой. Одним концом прихватил ее у пояса замысловатым узлом. Другой конец протянул мне.

— Если тебе дорога жизнь твоего первого бесценного друга, стравливай ее постепенно, — наставлял он меня, — не давай ей провисать. Если все пойдет штатно, я в конце два раза дерну.

— А если не пойдет?

— Если не пойдет, — ответил он замогильным голосом, — в четверг, шестого января сего года, похоронишь своего первого бесценного друга, вернее, то, что от него останется, на Даниловском кладбище, рядом с его прабабушкой.

Петька намеревался по водосточной трубе спуститься с крыши на балкон, затем через дверь, которая никогда не запиралась, пробраться в спальню. А дальше — как повезет.

Петька сделал несколько вдохов, как перед глубоководным погружением, перекрестился и, бросив на меня отсутствующий взгляд, перевалился через оградительные перильца. Все это время я страховал его, обвязавшись веревкой и обеими руками контролируя ее дрожащее, как струна, тугое натяжение. Для верности я уперся ногой в основание кирпичной трубы.

С детства я испытываю панический страх высоты. И всю жизнь борюсь с ним. Для этого я с умеренным риском для жизни упражняю свое мужество, тренирую, так сказать, свое чувство страха. По утрам встаю на стул и смотрю вниз. Вроде бы помогает.

Решив испытать себя в очередной раз, я осторожно приблизился к краю крыши. Наклонился и глянул вниз. По ярко освещенной, невообразимо далекой улице медленно, как-то заторможенно передвигались кнопки-человечки и миниатюрные авто.

Миллионы морозных игл впились мне в икры, в спину, в грудь, в нижнюю часть живота. Ладони стали мокрыми. Меня чуть не стошнило. Сердцу было тесно в груди, оно рвалось на свободу. Голова отяжелела, словно ее накачали оловом. В общем, полный набор отвратительных примет. Мне стало очень страшно. Я отпрянул назад. На этот раз испытание на твердость духа далось мне с превеликим трудом.

И тут мне в голову пришла чудовищная мысль. А что, если отпустить веревку? В далекие студенческие годы Петька выиграл у меня шутливое пари на скоростное покорение женских сердец. Я всегда это помнил. Мстительное чувство разделаться прямо сейчас, не сходя с места, со своим первым бесценным другом овладело мной. Искус был столь велик, что мне пришлось призвать на помощь остатки совести и здравого смысла.

— Держи крепче, мать твою! — услышал я сдавленный крик Петьки. — Если тебе дорога жизнь твоего первого бесценного друга…

Обозвав себя идиотом, я что есть силы вцепился в страховочный трос.

Через какое-то время натяжение ослабло. Затем последовали два коротких рывка. Я выбрал веревку и, свернув ее в бухту, повесил как хомут себе на шею.

О дальнейшем я узнал позже. Добравшись до балкона, Петька проник в спальню; там он быстро переоделся в пижаму. И, шаркая шлепанцами, величественно вступил в кухню, где его жена под водку и мартини изливала душу подруге, перемывая косточки своему непутевому супругу.

— Любовь моя, Людмила! — прикрывая исцарапанное лицо ладонями, оперным басом пропел Петька. — Ну, сколько ж можно ждать? Уж час настал полночный…

Жена медлить не стала. Она подскочила к мужу и всеми десятью ногтями вцепилась ему в лицо. Петька не сопротивлялся, только вскрикивал, поглядывая на подружку:

— Смотри, что она со мной делает!

Петька ликовал. Теперь сам черт не разберет, где вчерашние царапины, а где — сегодняшние!

…В это время я уже стоял на лестничной площадке и названивал в их квартиру. Веревочный хомут по-прежнему висел у меня на шее.

Мне долго не открывали. Наконец дверь распахнулась, и я увидел перепуганную женщину с лисьим лицом; одна рука ее была вдета в рукав рыжей шубы. Я вошел в квартиру, помог женщине одеться. После этого она еще больше стала походить на лису. Не могу понять, почему красивые женщины, а жена Петьки, надо признать, красива и сексапильна, нередко подбирают себе в подруги страхолюдин.

Из далекой кухни до нас долетали обрывки истеричных вскрикиваний и шум передвигаемой мебели. Петька держит оборону, понял я.

— Вы, вероятно, к Меланхолиным? — спросила женщина. Я кивнул.

На мгновение шумы улеглись. Мы навострили уши.

— Затишье перед бурей, — прошептала страхолюдина, дергая головой. И в тот же момент раздался громкий женский визг: «Убивают!», потом мы услышали звуки возни, потом задрожал пол, словно за стеной сдвинулся с места состав с танками, потом рухнуло на пол что-то до чрезвычайности тяжелое, вероятно, стеклянное, вроде десятка бутылок из-под шампанского. «Убивают, убивают!» — продолжал взывать голос.

— А это… зачем? — женщина с опаской покосилась на веревку.

Я сделал зверское лицо и изобразил рукой международный жест повешения.

Женщина охнула и стрелой вылетела из квартиры.