Млечный путь

— Эта нравоучительная история берет свое начало в те времена, когда в ходу были кожаные рубли и деревянные копейки. Слушайте и запоминайте, олухи! Я проучился 10 лет в школе. Спроси меня сегодня… ах, лучше ничего не спрашивать! Из математики в голове осталась только таблица умножения. Ну, еще катеты и гипотенуза. Но что это такое, я не знаю. Квадратные корни? Не смешите меня. Мне легче извлечь утопающего из проруби, чем квадратный корень из четырех. Из геометрии сохранились только штаны, которые во все стороны равны. Из физики — тело, погруженное в ванну. Тело, кажется, должно вытеснять воду. Но это понятно и без физики. Из географии я помню только пролив Лаперуза, но где он находится, убей бог, не знаю, а из истории, астрономии, зоологии, биологии, химии — не осталось ничего. Словно этих наук вовсе не существует.

Все, что я вынес из школьной программы, можно выучить за неделю, максимум за две. Зачем тогда эти 10 лет?.. С институтом та же история. Я окончил филфак, русское отделение. И вот что я вам скажу. Грамматику русского языка по-настоящему я начал постигать, когда стал преподавать ее в школе. До этого я писал с ошибками. Надо сказать, что вокруг меня было полно людей, включая больших и малых начальников, которые знали этот предмет не лучше меня. И плохое знание русской грамматики никак не мешало им успешно продвигаться вверх по служебной лестнице. Некоторые из них вообще не владели письменной культурой. То есть в буквальном смысле слова почти не умели писать. Не вру. Директор школы, давая мне рекомендацию в партию, потел над ней несколько дней. Видели бы вы его каракули! Причем надо сказать, что «рыба» рекомендации у директора была: ему не надо было ничего выдумывать — нужно было лишь переписать начисто то, что я ему подсунул, то есть всякие там родился, учился, трудился во славу Родины, активно участвовал в общественной жизни, успешно овладевал политической грамотой и прочая лабуда. Но даже переписывание давалось директору с невероятным трудом! Оказалось, что моему шефу было не под силу написать пару более или менее связанных между собой предложений. И это в советской средней школе! Но при этом — сколько гонора и фанаберии! Прошло дня три-четыре, и директор через секретаршу передал мне рекомендацию. Я отнес ее секретарю парткома. Тот мельком посмотрел на каракули и вернул назад. Оказывается, бумага была оформлена неправильно: «шапка» находилась не по центру страницы, а чуть правее. Партия зорко следила за порядком.

Проклиная все на свете, я опять поплелся к директору. Когда он понял, что ему придется заново все переписывать, он чуть умом не тронулся. Прошло еще несколько дней. Из парткома меня поторапливали. Наконец рекомендация была составлена по всем правилам. И вот я в который раз стою пред строгими очами секретаря парткома. Он глянул на характеристику и опять вернул. На лице его отразилось недоумение, смешанное с брезгливостью. Словно парторг голой пяткой вляпался в коровью лепешку. Оказалось — чернила не те! Надо — черными, а этот идиот накарябал синими!

«Ну, что еще?! — заревел он, когда я вошел к нему в кабинет. — Я уже жалею, что решил дать тебе характеристику. Таким, как ты, не место в партии!»

Таким образом, мой шеф, сам того не желая, уберег меня от роковой ошибки. Ну, как историйка? — спросил Лондон и огляделся. Но большинства слушателей не обнаружил: кроме меня, все уже давно разбрелись по своим местам.

Я спустился в кафе. Заказал сардельки и кружку пива. Я уже завершал свою сиротскую трапезу, когда ко мне подсел Петька.

— Мне очень плохо, — пожаловался он.

Я придвинул ему недопитую кружку.

Петька замотал головой.

— Ты должен помочь мне провернуть одно богоугодное дельце, — прошептал он заговорщицким тоном. — Дело в том, что я два дня дома не был. Людка устроит мне развеселую жизнь, ты ее знаешь.

— И где ж ты был?

— Девицы… из модельного агентства. Решил тряхнуть стариной.

— Поздравляю! Одним выстрелом убил двух зайцев: изменил жене и Христине. Да еще в новогоднюю ночь.

— Плевать я хотел и на зайцев, и на новогоднюю ночь, и на Христину. Но вот жена… Я ж не могу показаться Людке в таком виде, — Петька повернул голову сначала направо, потом налево, и я разглядел покрытые слоем розовой пудры глубокие борозды — следы от ногтей по обеим щекам. — Но это далеко не все… — Он с опаской посмотрел по сторонам и расстегнул верхние пуговицы рубашки. — Вот глянь, у меня вся грудь исполосована. И спина. Показать?

— Не надо.

— Всякое в моей жизни бывало, но чтобы так… — он застегнул рубашку.

— Да, страстные особы.

— И не говори.

— Сколько ж, интересно, их было?

— В общем-то, одна… — извиняющимся тоном сказал Петька, — но царапалась, сволочь, за троих! Что я скажу Людке?..

— Скажи, что ночевал с тигрицей.

— Сказать-то можно. Но она не поверит, даже если я скажу правду. Придется штурмовать собственную квартиру по Тверскому склону. Пособишь?

— А снаряжение?..

— Сдвоенная цвилинговая веревка у меня всегда в столе: на всякий случай.

— А как же снегоступы, альпинистские кошки, всякие там ледорубы, карабины, страховочные сети, шерпы?