...Из непроходящей дымки выступают неясные фигуры пролетариев. Они идут вперед - решительно и целеустремленно, их ждут новые испытания - тот неизведанный мир, состоящий из крепких стальных конструкций, которые они непременно должны подчинить себе. Это может случиться не сегодня, но непременно произойдет - в полном соответствии с нынешней гигантской трансформацией реальности.
Он не переставал радоваться, как ребенок - тому, сколь новаторским смотрелся создаваемый им художественный мир.
...И все-таки он уже столько времени не может продолжить задуманную им картину. Ему вдруг вспомнились строки его друга футуриста Велимира Хлебникова, написанные за шесть лет до этого:
Он, художник, тотчас ответил Хлебникову, что "воюет не за пространство, а за время", приближая будущую, по-настоящему свободную жизнь. Она сметет всю существующую несправедливость и создаст новые отношения, лишенные пороков. Но непременно оставит формулы - точные лекала, по которым и надо будет менять окружающую действительность.
Он и свои картины впоследствии предпочитал называть емко: "Формула Петрограда", "Формула революции, "Формула Вселенной"... Так, как будет строиться будущая жизнь.
Их было множество, таких "формул", разрушавших, по его мнению, традиционное восприятие жизни и изобразительного искусства.
Задачу, стоявшую перед собой, он сформулировал предельно жестко: обозначить свое понимание глобального хода истории. И сделать это посредством разных цветовых пятен - художественной основы своих полотен. В этих пятнах делались малозаметными, а часто чуть ли не растворялись в "молоке" фигуры людей и животных, но отойдя от картины чуть подальше, можно было увидеть целую сюжетную линию.
"От частного к общему", сформулировал он тогда свой подход к отображению мира.
Все это, однако, реализуется в его творчестве потом, в середине 1920-х и позже, когда он станет популярным в андеграундной среде тогдашнего СССР. А пока он мучился от невозможности выразить смысл "Формулы революционного пролетариата".
Он вновь всмотрелся в окно, по которому нескончаемыми ручейками текли собиравшиеся в целые струйки капли непрекращающегося дождя. Осенью 1921 года он расходился в Петрограде буквально на глазах, капель на стекле становилось все больше. Они жили своей, самостоятельной, жизнью, теми незримыми страстями, которые мог видеть лишь тот, в ком бушевали эти невидимые образы, не способные пока стать такой желанной для него картиной.
Из этого состояния его вывела трель звонка входной двери. В маленькой квартирке дома литераторов, не имевшей даже кухни, в которой он получил после гражданской войны комнату, звонки всегда разносились неугомонно и настойчиво. Из мебели в его жилище были лишь стол, панцирная кровать и пара стульев. За неимением большого числа предметов любой звук звучно и словно эхом расходился по всему помещению.
Он поморщился. "Кого это черт несет? - с неприязнью на весь белый свет озвучил он про себя - Итак на душе паскудно...".
Встав нехотя с табуретки, он направился открыть дверь. На пороге стояла немолодая женщина, одетая в поношенное платье, на ногах ее были домашние тапочки. Ему показались знакомыми это испещренное морщинами лицо. Где-то он уже видел эту женщину...
- Здравствуйте, Павел Николаевич, - озвучила та без всяких предисловий. - Я соседка ваша снизу, мне сказали, что вы хороший художник. Я слышала прежде вашу фамилию. И то, что вы рисуете очень необычно, тоже слышала. Вы ведь Филонов, верно?
Ах вот оно что, соседка... Ну да, они же не раз виделись в подъезде и в соседней булочной. Он даже иногда приветствовал ее кивком головы. Только тогда она выглядела получше, чем сейчас. Или ему просто казалось, что получше. А в этот раз - надо же - он и не узнал ее. Зачем она пришла в его махонькую комнату, выходившим в давным-давно нечищеный двор?
Все это с быстротой молнии пронеслось у него в голове, и он стоял, не очень уверенный в том, что надобно сейчас предпринять.
- Извините, что я вот так, без приглашения, и даже не представилась. Я Екатерина Александровна Серебрякова.
Она помолчала, словно не зная, что озвучить дальше. Потом собралась с силами и будто выдохнула на одном дыхании:
- Полчаса назад у меня муж умер. Медицинская бригада пока не приехала, да и не известно, когда приедет. Может, не откажетесь нарисовать покойного-то. Я не знаю, удобно ли вас просить об этом... - голос соседки в этот момент дрогнул.
Она не договорила, вероятно гадая про себя, согласится он на эту необычную просьбу или нет. Филонов в упор посмотрел на Серебрякову. Она отчего-то поглянулась ему, хотя, кажется, в ней не было ничего примечательного - совсем не молодая женщина, на лице которой скорбь. Что ж, житейское дело в этих обстоятельствах. Но что-то зацепило его, а что - он не мог ответить себе.
- Я, вообще-то, умерших не рисую, - сухо бросил Филонов. - Не было у меня такого опыта.