Отношения огромного Советского Союза и маленького Израиля, в те годы, были не очень, и это ещё мягко сказано.
А из динамиков уже неслось сольное пение Врольской. (никто из музыкантов, даже и не думал ей аккомпанировать).
Девушка кончила петь, но никто из слушателей не аплодировал.
− Вам не понравилось? Давя предательский комок в горле, еле слышно спросила Наташа.
− Ну, почему же. У вас прекрасный голос, пойте ещё, нам на радость,− к сцене пробрался мужчина с проседью в волосах и протянул девушке, невесть откуда взявшийся букетик немного увядших цветов:
− Мне надо с вами побеседовать, вон там мой столик, не сочтите за труд, присоединяйтесь.
− Я здесь с родителями, − с вызовом парировала девушка, отдёргивая тянувшуюся к цветам.
− Экая вы.... Недотрога. Я же не против, берите своих родителей, и обсудим вместе ваше дальнейшее будущее.
− Что? Какое ещё будущее? − пришёл на помощь девушке её отец, − кто вы вообще такой?
Незнакомец улыбнулся, полез в карман и протянул украшенный вензелями кусочек картона.
"Руководитель государственного джаз-оркестра, при республиканской филармонии Эдуард Розендаум" − хором прочитали, отец и дочь, впервые в жизни увидевшие диковинную визитную карточку.
− Да, как вы не понимаете? Я предлагаю вашей дочери гастроли! Длительные! По всему Союзу! Представляете, сколько певцов о таком только мечтают, пороги филармоний оббивают, а вашей Наташеньке всё, раз, и "на блюдечке с голубой каёмочкой" .
− А, ничего, что я иду рядом, к тому же, уже совершеннолетняя. И могу сама принимать решения, это во-первых, а во-вторых, в консерваторию хочу, дальше учиться. И только после..., может быть... на гастроли, − девушка вздёрнула носик и демонстративно отвернулась от Розендаума, скрестив руки на груди.
Руководитель джаз-оркестра, развернул девушку к себе и перешёл на идиш:
− אין דעם קאָנסערוואַטאָרי, קענט איר לערנען אין אַוועק נאָך מוזיק שולע. אָדער, אויב איר ווילט, דעמאָלט גיין צו די אינסטיטוט פון קולטור, צו די קאָרעספּאָנדענץ אָפּטיילונג.
(В консерватории можно учиться заочно, после музучилища. Или если хочешь, то поступай в институт культуры, на заочное отделение.)
Певица понимала, что, на этот раз, выступила ужасно, фальшивила безбожно, не могла сосредоточиться и баялась сама себе признаться в причине всего этого.
Плюхнулась на стул и хотела разрыдаться, но слёз не было. Внутренний голос актрисы "вопил", что она не имеет права "нюни распускать" ибо через два часа очередной концерт. Придут новые зрители, которые заплатили деньги, и не малые, чтобы услышать и увидеть её.
Закусила губу, взглянула на себя в зеркало, кликнула гримёршу, но вместо неё в помещение ворвался Розендаум:
− Ещё одно такое представление и выгоню вот из оркестра! Без всякой жалости! Отправишься петь на одесский "Привоз", в столовую тёти Сони. Там местные рыбаки, свои дни рождения справляют. Вот им, да и то, только после пятой рюмки, всё равно как ты берёшь, ноту до, третьей октавы!
Наташа, услышав это, больше не могла себя сдерживать и дала волю слезам. Ревела от души, по-бабьи, отталкивая руку руководителя, который бросился её утешать и неловко начал гладил по волосам.
− Ну, ты это чего? Сама же знаешь, тебя заменить некем. По всей столице афиши с миловидным еврейским личиком расклеены. Тебя же с них, пацаны вырезают и у себя дома на обои наклеивают, и вообще у меня для тебя новость, вернее, даже две.
− Какие? − певица рукавом вытерла слёзы и повернулась к мужчине.
− Мне тут, намедни... − Эдуард тянул время, вглядываясь в всё ещё заплаканное лицо девушки, − в общем на одном из наших концертов побывал Ян Грекель....
− Ну, не томите, − торопила его Наташа, − и что? Ему моё пение понравилось?
− Обратил внимание. Заметил. И... позвонил.... − Розендаум улыбнулся, − он предложил твою кандидатуру, для исполнения его песни "Любовь - меридиан земной", в снимающемся фильме "Женщины Страны Советов", и тебя завтра ждут в студии звукозаписи.
− Ой. Уже завтра. Но я же ни текста, ни нот не видела. Как можно?