Мизерере

Бокобза подошел к окну. Задернул плотную штору и черный тюль под ней. Комната мгновенно погрузилась во тьму. Затем он опустил белый экран, как в прежние времена, когда Касдан был молодым солдатом и ему показывали изображения Африки и планы сражений.

Израильтянин вернулся к проектору. Включил аппарат. Настраивая устройство, он прошептал:

— В истории Хартманна есть что-то завораживающее. Такое возможно только в эпоху великих войн и империй Зла.

43

Первый кадр. Черно-белый. Чопорный молодой человек в приталенном костюме, из-под круглого воротничка выглядывает галстук.

— Ханс Вернер Хартманн. Тысяча девятьсот тридцать шестой год. Только что получил диплом Берлинской консерватории. Первый по классу фортепиано. Изучал гармонию и композицию. Ему двадцать один год. Мать француженка. Отец баварец. Мелкие буржуа, занятые в текстильной промышленности.

Музыкант совсем не походил на светловолосого арийца. Худой брюнет с фанатичным лицом, в духе террористов из русских романов. У него были необычные волосы: очень густые и черные, они стояли на голове дыбом, словно воплощение его пламенных идей. Темные, глубоко посаженные глаза прятались за высокими острыми скулами — хоть нож о них точи. Тонкие губы дополняли суровое лицо, проникнутое пугающей внутренней энергией. Вылитый Джек Пэлэнс.

— Вероятно, в то время его влекли, или даже раздирали, две страсти. Любовь к музыке и одержимость патриотическими идеями. Как музыкант он не мог не знать, что Малер, Шёнберг, Вейль — великие немецкие или австрийские композиторы… Но их произведения при нацистском режиме оказались под запретом. Это время «Gleichschaltung» — приобщения к господствующей идеологии. На улицах жгут книги Фрейда и Манна. В музеях снимают картины. Запрещают концерты еврейской музыки. Хартманн участвует в зачистках. Он член «Гитлерюгенда». Ему, эстету, это ослепление претит. Но он — дитя своей эпохи. Выросший с чувством обиды за поражение 1918 года, он склонен к горечи и ненависти.

Касдан подумал о своем сыне. Трудный возраст. Возраст, в котором дети якобы становятся взрослыми. А на самом деле возраст, в котором они наиболее уязвимы, готовы очертя голову пуститься в любую авантюру

— Прежде всего, я полагаю, он был музыкантом-неудачником, — продолжал Бокобза. — Он получил диплом, но уже знал, что из него не выйдет ни самобытного композитора, ни концертирующего пианиста. И осознание своего поражения лишь усилило его горечь. Он созрел для варварского энтузиазма нацистов. В конечном счете от классической карьеры гитлеровского чиновника его спасла экспедиция Шефера.

Картинка сменилась. На экране появилось старинное изображение Лхасы, столицы Тибета. Высокие башни дворца Потала возвышались над Запретным городом.

— Вам известна навязчивая идея нацистов об истоках, чистой расе и прочих химерах? И особенно они были одержимы горами. Им представлялось, что это и есть идеальное место для зарождения чистой расы. Место величия, чистоты. Рейхсфюрер Генрих Миллер, начальник СС, в ту пору руководил шайкой шарлатанов, именовавших себя специалистами, которые переписали мировую историю, смешав языческие ритуалы и нелепые верования в забытые цивилизации. Они даже выдумали теорию, по которой предков арийцев, вмерзших в лед, освободила молния. И поэтому тибетцы, живущие высоко в горах, в полной чистоте, могли оказаться родственниками тех лоэнгринов, сошедших со льдов… За доказательствами и отправили экспедицию Шефера.

Щелчок. Очередной диапозитив. Немцы и тибетцы сидят на земле вокруг низкого столика. В середине — невозмутимый бородач…

— В центре — Эрнст Шефер, зоолог, расист, так называемый «специалист по арийской расе». Рядом с ним Бруно Бергер, который займется измерением черепов и проверкой «чистоты» тибетцев. Эти авантюры были бы даже смешны, если бы не привели к «окончательному решению еврейского вопроса». Лучше скажу вам сразу: вся моя родня погибла в Освенциме. Слева между двумя тибетцами Хартманн. Он отпустил бороду.

Внимание Касдана привлекли свастики и аббревиатуры СС, украшавшие дом в Гималаях. Бред какой-то. Нацистский кошмар на высоте четыре тысячи километров над уровнем моря…

— А чем занимался в этой экспедиции Хартманн? — спросил он.

— Он занимался музыкой. Я имею в виду тибетскую музыку. Ведь он закончил консерваторию и был гитлеровцем. Как раз то, что надо. В архивах экспедиции нашли его записи. В Тибете Хартманн испытал настоящее потрясение. Откровение. Толком не понятно, какое именно. Вернувшись, он считал себя не музыкантом или музыковедом, а исследователем. Собирался изучать звуки, вибрации, человеческий голос.

— Когда они вернулись?

— В тысяча девятьсот сороковом.

Бокобза переключился на следующий диапозитив. На экране появилось новое изображение. Бараки. Надзиратели. Призраки в полотняных костюмах. Концлагерь.

— Заняться исследованиями Хартманн так и не успел. Началась война, и молодого человека, близкого к власти, послали в лагеря в качестве консультанта.

— В какой области?