Мюнхен

— Америка великодушна. И нам бы… — Но тут собеседник заговорщически взял его за руку. Это означало, что о внутренних делах нельзя говорить так громко…

Ян не мог не слышать этого разговора. Он сидел один за соседним столом и ждал Таню. Она кормила в комнате Еника и приходила всегда после того, как он, наевшись, засыпал.

«Генеральный» расплатился за обед.

— Возьмите себе крону на чай и позовите шофера, — приказал он официанту.

— Вы довольны, пан генеральный директор? — спросил подошедший владелец отеля.

— Да, прощайте.

Пан Вальтер проводил гостя к машине. Автомобиль, подняв клубы пыли, исчез. Через пять минут он остановился у пограничного шлагбаума.

Пана генерального директора не интересовало горное ущелье, по которому часто в чешские земли вторгались вооруженные орды врагов. Он не помнил, что здесь на вершинах гор ходские чехи зажигали костры, чтобы дать знать в Домажлице о приближающейся опасности. У него были иные заботы: он готовился сообщить немецким коллегам о желании чехословацких банков и стальных компаний протянуть руку германским банкам, помочь им воскресить могущество Германии, с тем чтобы она помогла Европе отодвинуть Азию на положенное ей место.

«Лучше всего цитировать англичан, — размышлял пан генеральный директор, — например Болдуина: «Защитный вал западноевропейской цивилизации должен быть прочным, чтобы выдержать разрушительные атаки с востока…» Как только по-немецки будет «защитный вал»? А… Шутцвал… Шутцвал…»

Пограничники проштамповали дипломатический паспорт пана генерального директора. Ему даже не пришлось выходить из машины. Да и таможенного досмотра не было, таможенники только честь отдали.

В тот вечер директор объединения заводов «Шкода» Вальтер писал длинное письмо в центральную контору в Праге.

А Ян писал о славянских мотивах в творчестве Ярослава Врхлицкого.

12

В мрачном малом актовом зале Каролинума Ян Мартину, которому было уже почти тридцать два года, получал диплом доктора философии. Он сдал экзамен на степень доктора, написал и представил свою дипломную работу. Ректор, декан и профессор сидели в своих сборчатых одеяниях на небольшом возвышении у стола, на котором лежал красный плюшевый футляр. Седой педель в берете, синем плаще и с факультетским жезлом в правой руке стоял как солдат на часах.

Профессор, вручавший диплом, представил обоим высокопоставленным персонам virum clarissimum[7] Иоанна Мартину из Ольшан, который, написав дипломную работу и успешно подвергнувшись установленным испытаниям, обращался с просьбой о присвоении ему звания доктор философии. Ректор и декан прослушали речь профессора, произнесенную на латинском языке, затем декан с равнодушной улыбкой на губах произнес предписанные фразы, предложив профессору осуществить церемонию вручения диплома.

— Promotor rite constitutus[8]… — произнес профессор, взял со стола плюшевый футляр, подал его Яну и предложил ему произнести клятву над факультетским жезлом и подтвердить ее рукопожатием.

— Клянусь, — сказал новый доктор.

И принялся произносить положенные слова благодарности.

На церемонию вручения диплома была приглашена Таня, удивленная, почему все это происходит с ее Яном; была здесь и мать Яна, трепещущая от гордости и волнения; отец, высокий и слегка сутулый, покусывал кончики усов. Из Дечина приехала пани Магдалена, постаревшая, но все еще стройная. Пришли сослуживцы отца и соседи из Ольшан. Какие-то знакомые родителей, неизвестные Яну. Мирек просил его извинить: у него в это время была операция. Пани Магдалена принесла Тане букет белой сирени.

Ян благодарил главу государства, старинный Карлов университет и его профессоров, а также покойного преподавателя гимназии Кубата, погибшего из-за своих антивоенных убеждений в начале войны.

В эту минуту ректор поднял голову и, прищурившись, посмотрел на губы Яна, произносившие непривычные для такой церемонии слова об империализме, политика которого прервала не только учебу, но и жизненный путь стольких учеников Карлова университета и его, Яна, путь запутала и затруднила. Ян поблагодарил также отсутствующего русского друга комиссара Окулова за дружбу и помощь в трудную минуту…

Брови декана при этих словах поползли наверх, на лоб, к самым корням волос. Он что-то сказал ректору. Среди слушателей послышался шепот.

Однако в этот момент Ян уже благодарил мать и отца за бесконечную заботу, жену, которая, покинув свой дом, приехала к нему на родину и мужественно разделяет с ним его радости и печали…

Обряд был закончен. Ректор, декан и профессор пожали руку Яну Мартину и во главе с педелем вышли, сутулясь, из широких дверей, украшенных облупившимися инкрустациями.

В сумрачном зале, по окнам которого стекали струйки дождя, начались объятия и рукопожатия, но поздравления больше относились к родителям, чем к новому доктору. Мать плакала.

Торжество по случаю вручения диплома состоялось дома, на Ольшанах, и было скромным. Фонды матери были исчерпаны. Единственным гостем была пани Магдалена. Она была весела и рассказывала о всевозможных вещах, умалчивая лишь о своем муже. Только один раз она сказала: