Мю Цефея. Цена эксперимента

* * *

Акихиро поцеловал Сиатту в пятнышко белого пуха на животе, и она засмеялась.

— Щекотно, — сказала она по-русски.

«Щ» у нее было дробным и почти звонким. Человек так произнести не сможет никогда. Акихиро не мог до сих пор, хотя от человека в нем оставалось не так уж много. Запущенная «грибным дождем» перестройка организма протекала поразительно быстро и без малейших эксцессов. Теоретически так она должна была протекать у всех, но на практике он оказался всего лишь восьмым счастливчиком за весь период эксперимента.

Иу-еу не любили слово «эксперимент», считая, что в нем слишком много ненастоящего, предполагаемого, временного. Слово «теоретически» они не любили по той же причине. У них вообще было потрясающе много ограничений в повседневной речи, с этим предстояло разбираться всю жизнь. Акихиро трудности не пугали. Он был готов заниматься здесь чем угодно — любая совершенная малость приносила огромное удовлетворение. Если она оказывалась совершенной.

Игра слов получилась неидеальной, в русском из-за малого количества ограничений она и не могла быть идеальной, но сам факт!.. Игру слов иу-еу ценили чрезвычайно. И то, что Акихиро иногда мог если не сравниться, то хотя бы приблизиться к ним, делало его счастливым.

Но самым огромным счастьем была любовь Сиатты.

— Ты все еще считаешь себя предателем? — От сострадания цокая и щелкая сильнее обычного, спросила она, уловив перемену в его мыслях.

— Нет. Наверное, нет. Но я все еще верю, что людей можно убедить закончить войну. Нужно только подобрать правильные слова. И оттого, что я не бегу сломя голову на базу, выкрикивая эти слова, мне худо.

— Семеро до тебя уже пытались. Их убили.

— Да, — сказал Акихиро. — Значит, они не нашли нужных слов.

— Они слишком спешили.

— Я спешить не буду. Времени-то у меня сколько угодно.

— И даже больше, — сказала Сиатта. Затем строго нахмурилась и потребовала: — А теперь повтори это на тэччи.

— Мои слова или твои?

— Те и другие!

Он повторил, разумеется, с ошибкой. Разумеется, с дичайшей и от этого страшно смешной. Сиатта расхохоталась, Акихиро тоже. Потом он сгреб ее в охапку, закружил, выщелкивая слово за словом признание в том, в чем нельзя признаваться на людях по-русски, а на тэччи не только можно, а попросту нужно. Запретов в языке иу-еу хватает, но запрета на слова о любви, в том числе плотской, в нем не существует.

Потом он опустил Сиатту на землю, и они, не сговариваясь, побежали туда, где можно перекусить. Есть теперь хотелось постоянно, и в удовлетворении этой страсти Акихиро был столь же неутомим, как в остальных новоприобретенных страстях.

Ели они торопливо и жадно, выражая удовольствие торжествующими возгласами и обмениваясь блюдами, как того требовал ритуал совместного приема пищи. Закончив, погрузились по шею в имеющуюся здесь же ванну с головастиками и принялись ласкать друг друга — сначала осторожно, почти пугливо, а затем все более бурно.

Наблюдающий за ними владелец еды и ванны млел от восторга. Его дом посетили влюбленные. Разве может быть что-то прекрасней?

* * *