Мю Цефея. Шторм и штиль

Колдун, сдохнув после проклятия, сыграл с нами самую злую шутку. Еще три века назад я заживо горел в аду. Но потом кто-то изобрел авто, и я смог нагонять ливни, все чаще встречая Даян.

Теперь я вкладываюсь в климатические установки. Однажды это окупится, и наши свидания станут к тому же долгими: рай для двоих в эпицентре бесконечной бури.

Пока у меня есть лишь сухая одежда и педаль газа, вжатая в пол.

Да еще бессонная ночь, приправленная запахом озона и вчерашнего кофе.

Пусть хоть тысячи бессонных ночей.

Разве это важно, когда тебя ждут?

В дождь (Екатерина Жорж)

Водяные нити пронизывали всю Дегтярную, весь город и весь мир. Зонтик, поминутно выворачиваемый ветром, не спасал. Это был тот самый шторм, о котором днем предупреждали синоптики. Порыв ветра дернул зонтик, Тина попыталась его удержать, но замерзшие пальцы соскользнули, а зонтик полетел на проезжую часть, где бесславно погиб под колесами маршрутки. Спасать его Тина не помчалась, вместо этого она влетела в первую попавшуюся подворотню.

Здесь было тихо и темно, пахло сырой штукатуркой, а снаружи бушевал шторм и заливали мостовую фантой фонари. Тина повернулась спиной к улице, отчаянно завидуя фрилансерам, которым не надо ездить на работу и обратно. И увидела лося, огромного, с мягким бархатным носом и рогами во всю подворотню. Лось выдохнул, в воздухе повисло облако пара. Позади Тины ехали, разбрызгивая блестящую воду, машины, а перед ней стоял лось, которого не могло быть в многомиллионном городе.

— Не бойтесь, он вас не тронет. Пока я ему не прикажу.

Голос был приятный, мужской и какой-то притягивающий. Хозяин лося выступил из мрака, как нарисовался, похлопал огромного зверя по боку. А Тина посмотрела на него и пропала. Впалые щеки и высокие скулы. Капризный рот и нос с кобелиной горбинкой. Высокий, а длинные волосы рыжие в осень. Шитый серебром камзол и плащ цвета мяты. И, странное дело, наряд его не выглядел старомодным, а незнакомец — ряженым, наоборот, он точно был вне времени.

— Что? — Тина хотела спросить, что он здесь делает, откуда взялся лось и вообще, но язык онемел. От незнакомца пахло листвой, лесом и еще чем-то непонятным, но приятным.

— Я — Лемпо, — сказал он, точно угадав мысли Тины. — Я хотел проехать через ваш мир, но — дождь…

Тина вдруг почувствовала, что безумно устала от дождя, от офиса, от ежедневной толкучки в метро. И, наверное, ей все это чудится.

— А вы откуда? — спросила Тина.

Лемпо показал себе за спину. Там, по другую сторону подворотни, дождя не было, зато был еловый лес и сияющая, как луна, тропа, бегущая вперед и вверх. Вдали возвышались башни замка.

— Хотите прокатиться со мной? — предложил Лемпо. Глаза его мерцали в темноте. — Не бойтесь, вы не упадете, — Лемпо снова хлопнул лося по боку. — Вы даже слезть с него не сможете, пока я не захочу.

Сейчас она повернется и убежит под ливень, думала Тин, глядя в красивое лицо Лемпо. И забудет эту галлюцинацию. Такого же не бывает. Лось медленно опустился на колени. Лемпо улыбнулся. Тин сделала крохотный шажок вперед и погладила бархатную морду.

Тыква (Юлия Рыженкова)

— А хранитель где? — На пороге стоял старик со старухой. Не попрошайки, не бездомные, для своих лет выглядят крепкими. Старик, наверное, даже воевал — вон какой властный взгляд, такой Эван видел лишь однажды у фения из «священного отряда». Да и старуха за себя постоит, даром что с клюкой. Этой клюкой и огреет!

— Кто-кто?

Старуха оглядела четырнадцатилетнего парня, отворившего им дверь своей избы, и усмехнулась:

— Видимо, твой отец.

— Помер он.

— Давно?

— Летом еще.

На мгновение Эван вспомнил весь ужас своего положения. Остаться одному накануне зимы, накануне тьмы — это почти смертный приговор. В памяти пронеслось, как Эван возился до ночи в огороде, бесконечно поливая сухую потрескавшуюся землю, как не уследил за цыплятами, и их всех сожрал ястреб, как бегал с хворостиной за коровой, пытаясь загнать упрямую скотину на скотный двор, как ходуном ходили его руки, когда впервые в жизни заколол свинью, не с первой и даже не со второй попытки, и как она визжала.

— Ну что ж, тогда ты теперь за него. Сохрани это до весны. — Старик вытащил из холщовой сумки что-то большое и круглое, обмотанное чистой тряпицей. Увидев замешательство, добавил: — Вернусь — награжу.

Край тряпицы соскользнул, и взору предстала обычная тыква.

— Не вздумай сожрать! Помрешь.

Тыква оказалась теплой, почти горячей и согревала даже лучше печки. Эван за лето не успел запастись дровами. Теперь каждый день приходилось выбираться в темный лес, проваливаясь в мерзлую кашу по колено; от усталости его шатало, словно пьяницу, но поленница почти не росла. Говорят, умирать от холода не больно. Лучше, чем от голода.