Почему же он искал пристанища именно там? Вокруг Москвы стояли более древние обители, жившие в ореоле великой святости: Троице-Сергиев монастырь или, например, Саввино-Сторожевский… Почему он выбрал не знаменитую Кирилло-Белозерскую обитель или, скажем, не блистательные общины Вологодчины? Не отправился в Спасо-Каменный монастырь на Кубенском озере, известный «сильной» иноческой жизнью? Кажется, по сравнению с ними Соловецкая обитель тогда сильно проигрывала.
Однако уже в ту пору монастырь на островах пользовался доброй славой. Первые паломники посетили его при игуменстве Зосимы, умершего еще в 1478 году. На Новгородчине о Соловках знали очень хорошо, тамошний владыка Макарий покровительствовал соловецким инокам, а Федор Степанович и многие его родичи как раз являлись новгородскими помещиками. Но в некоторой степени знакомы были Соловки и москвичам. Во-первых, почитание Зосимы и Савватия началось гораздо раньше их общероссийской канонизации, и в русской монашеской среде они были известны задолго до того. Во-вторых, в конце 70-х годов XV века Новгородскую область присоединил к своим владениям московский государь. За десяток лет до падения Новгорода, в 1468 году, монастырь получил от новгородского правительства в вотчину весь архипелаг. Теперь великий князь Иван III, завоеватель Новгорода, должен был определить статус этих владений. 7 февраля 1479 года в Москве была подписана грамота, где игумена и братию жаловали: «…ведают те островы и пожни, и тони, и лешие озера, и страдомую землю по старине те игумен и старци, которые учнут служити в том манастыре у церкви Святого Спаса, и у Пречистые Успенья, и у святого Николы». Теперь братия не владела архипелагом, а «ведала» его и за пользование им обязывалась служить в роли государевых богомольцев. Таким образом, Соловки превратились в великокняжескую обитель. А к таким монастырям Москва относилась с повышенным вниманием.
В столице России и в Великом Новгороде репутация соловецких иноков стояла тогда высоко. Следовательно, нет ничего необычного в том, что Федор Степанович среди множества знаменитых монастырей выбрал именно этот, относительно молодой, и отправился туда пешком.
Житие сообщает, что родня Федора Степановича разыскивала его повсюду. Как видно, его уход стал для семейства Колычевых полной неожиданностью. «Беглеца» найти не удалось, а вестей о себе он не отправлял долгое время — покуда не укоренился на Соловках. Его даже оплакали, будто мертвеца… Так что все приведенные выше соображения о «репутации» Соловецкого монастыря совершенно равноправны с гораздо более прозаическим обстоятельством: Колычев-младший стремился туда, где его не найдут, а если и отыщут, то вряд ли выцарапают. Родители могли настоять на возвращении первенца, и это поставило бы крест на его послушничестве. Но в конечном итоге Соловки оказались
Собираясь в путь, он подкрепил душевные силы молитвой, начальные слова которой донесло до наших дней Житие: «Господи Боже, Просветителю и Спасителю мой и Защитителю животу моему, настави на путь Твой и пойду во истине Твоей…»
Однако до прибытия на острова ему еще предстояла долгая и трудная дорога через всю Новгородчину, а затем по Белому морю. Федор Степанович отправился налегке, не взяв с собой ни денег, ни сменной одежды, ни даже походного мешка, по выражению Жития, «верою токмо и добродетельми обогащься». Для человека, привыкшего к достатку, к жизни со слугами и богатому столу, это было серьезное испытание.
Как видно, оказавшись в северных областях Новгородской земли, молодой Колычев изнемог. У него не было ни сил, ни средств, чтобы добраться до Соловков, и лишь предельное напряжение воли заставляло его продолжать движение. Однако у Онежского озера он все же вынужден был остановиться.
Ему посчастливилось найти доброго человека, давшего жилье и работу. Им стал некий Сидор[14] (Исидор) Субота, житель прионежской деревни Кижа, или Марковская. Землеописания XVI века полностью подтверждают сообщение Жития. Действительно, у северного побережья Онежского озера стоял Спасский погост в Кижах. Еще в 1560-х годах там жил черносошный крестьянин Сидорка Степанов по прозвищу Субота. Очевидно, именно он приютил измученного Колычева.
С этого момента мы можем говорить о возросшей достоверности Жития. Все, что относится к соловецкому периоду жизни святого Филиппа, составителю Жития известно лучше, чем остальные события жизни святого, — за исключением, пожалуй, обстоятельств его гибели: тут агиограф располагал первоклассным источником (о нем речь пойдет в соответствующей главе).